Имея в руках эту коробочку, он теперь отправит их на свидание с духом Гитлера.
Наступал Четвертый рейх. Рейх на небесах!
По ту сторону дверей из искореженного страданиями металла послышалось пение «Ани-Маамин». Зава Фифер, Йоэль Забари и все собравшиеся пели этот гимн, выражавший их беспредельную веру во Всевышнего даже в самые мрачные моменты жизни. Этот гимн не раз пели евреи, отправляющиеся в газовые камеры нацистских лагерей смерти.
Тохала Делит положил коробочку обратно в карман. По-прежнему сияя от радости, он вышел из мемориала.
Недурно, недурно. Этот гимн сейчас очень к месту!
Глава четырнадцатая
— Это ты решил так пошутить? — осведомился Римо, встретив Чиуна в вестибюле отеля «Шератон» — Труп посередине гостиной. И хоть бы кровь вытер!
Чиун сидел спиной к Римо, подставив лицо сквозняку.
— Меня уже тошнит от всего этого, — сообщил ему Римо. — Ты думаешь только о себе. И еще хочу сказать: ты мелок, мелок, мелок.
Чиун принялся изучать затейливый узор на ковре, что устилал пол вестибюля.
— Я все равно не уйду, — заявил Римо. Даже если ты решил поизображать из себя стену.
Римо уставился Чиуну в затылок и сказал.
— Отвечай.
Молчание.
— Ладно, — сказал Римо. — Я посижу и подожду, пока ты не ответишь.
— Отлично, — вдруг заговорил Чиун. Мы можем вдвоем посидеть и подождать, пока мне не доставят мои кассеты. Почему ты решил прервать мою медитацию? Тебя удивил небольшой беспорядок в номере? Твоя грязь?
— Моя грязь? Моя грязь? — взвился Римо. — Как ты смеешь называть это моей грязью?
— Грязь эта интересовалась именно твоей особой, потому что я, как ты выразился, слишком мелок. С какой стати грязи интересоваться мной?
Римо почувствовал, что у него сдавило горло. Он понял, что сопротивление практически бесполезно. Он решил капитулировать и замолчал.
Но Чиун не собирался сдаваться и спросил:
— А знаешь, чего ты не сделал?
— Чего?
— Ты не послал мое уведомление Норману Лиру, Норману Лиру.
— Если я отошлю письмо, ты приберешься в номере? — спросил Римо.
Последовал ответ:
— Если ты отправишь письмо, то я разрешу тебе убрать номер.
— А если я его не отправлю? — спросил Римо.
— Тогда тебе все равно надо будет чем-нибудь заняться. Уборка, например, превосходно отвлекает от всяких дурных мыслей.
Римо в отчаянии вскинул руки. И тотчас услышал негодующий голос Шломо Артова:
— Ага! Я же просил вас, молодой человек, вести себя почтительно по отношению к вашему отцу. Ну, что случилось?
— Да, — вступил Чиун. — Что случилось с тобой?
— Не суйте нос не в свое дело, — ответил Римо Артову.
— Я слышал ваш разговор, — сообщил тот. — Надо же такое придумать: кричать на родного отца!
Он обернулся к Чиуну и сказал:
— Мистер Лир, я выражаю вам свое сочувствие.
— Мистер кто? — удивился Чиун.
— А вам, Норман, — обернулся Шлома к Римо, — должно быть стыдно!
— Что это за лунатик? — обратился Чиун к Римо.
— Не обращай на него внимания, — сказал тот. — Что еще один бедняга, у которого вот-вот будет приступ астмы.
— Чепуха, — пылко возразил Артов. — В жизни не чувствовал себя лучше! Кха-кха-кха! — И вдруг с Артовым случился страшный приступ астмы. Он согнулся пополам, задыхаясь и ловя ртом воздух, и позволил Римо проводить его до конторки. Уверив, что скоро Артов почувствует себя гораздо лучше, Римо убрал руку с плеча бедняги, и вскоре заведующий отделом бронирования и в самом деле почувствовал себя несравненно лучше, несмотря на то, что способность говорить в полный голос вернулась к нему лишь две недели спустя.
Римо повернулся к Чиуну.
— Почему бы нам не двинуться наверх, — процедил он сквозь зубы, — где нам никто не помешает предаваться приятной беседе?
— Мне здесь нравится больше. Я посижу и подожду мои дневные драмы, — упорствовал Чиун.
— А вдруг Смит будет нам звонить?
— Ну и пусть. На сегодня с меня довольно психов.
— Я никогда не отправлю это письмо, — сказал Римо.
— Ладно, — проворчал Чиун. — Пожалуй, придется пойти и посмотреть, как ты будешь убираться. Я не могу тебе доверить даже пустяка, ты все равно где-нибудь да напортачишь.
Прежде чем они вернулись в залитый кровью номер, Римо остановился у киоска и купил чемодан. Когда он запихивал в него останки Ирвинга Одеда Марковича, позвонил телефон.
— Отдел уборки? — сказал Римо в трубку. — Вы убиваете, я за вами убираю!
На другом конце провода было тяжкое молчание. Оно давило, словно камень.
— Невероятно, но факт, Смитти, — сказал в трубку Римо. — У вас даже молчание какое-то кислое.
— Если бы я не видел вас своими собственными глазами, — сказал Харолд Смит, — я бы ни за что не поверил, что на свете бывают такие типы, как вы.
— Ну, что вы хотите мне сказать, Смитти? А то я вообще-то занят.
Римо переломил правое колено трупа, чтобы тот конец влез в чемодан.
— Может, ничего, может, все на свете, — загадочно отозвался Смит. — Люди, которые приветствовали вас по прибытии, прошли через концентрационный лагерь в Треблинке в годы второй мировой войны.
— Ну и что?
— Убитый бизнесмен Хегез, а также Голдман тоже были в Треблинке.
— Правда?
— И доктор Мойше Гаван.
— Все? В одном месте? Вы в этом уверены? — спросил Римо.
— Да, — сказал Смит. Он сидел в местечке Рай, штат Нью-Йорк, уставившись на экран компьютера, представлявшего электронную систему, по сравнению с которой ИБМ показался бы арифмометром. Маленький компьютер на письменном столе Харолда Смита позволял ему использовать информацию, поставляемую тысячами людей, школ, учреждений, библиотек, религиозными и деловыми кругами со всех уголков земного шара.
Задачей Смита было изучать информацию и делать заключения, какое все это имеет отношение к судьбам Америки и всего мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44