— Ты сейчас в самом расцвете. Ты же сам говорил, что все становится на свои места только к восьмидесяти.
— Я должен был так говорить, чтобы ты не волновался.
— За тебя я никогда не волнуюсь, папочка.
Стук в дверь помешал Чиуну присовокупить это оскорбление к другим, хранившимся в его перечне несправедливостей. В дверях стояли трое полицейских и детектив в штатском. Римо заметил, что у остальных дверей тоже стоят полицейские и детективы. Полицейские сообщили Римо, что у них есть все основания предполагать, что три постояльца, прибывшие в город на съезд, были жестоко убиты. Каким-то образом они были сброшены с тридцатого этажа. Они были уверены, что все произошло именно на тридцатом этаже, потому что двери лифта были здесь раздвинуты, а кабина покорежена и приподнята вверх, чтобы освободить проем, куда и были сброшены тела. Сложность была в том, что они не смогли обнаружить машину, при помощи которой это было сделано. Не слышали ли уважаемые постояльцы шума машины сегодня утром?
Римо покачал головой. Но за его спиной раздался ясный и громкий голос Чиуна:
— Как мы могли расслышать шум машины, когда здесь стоял такой гвалт?
Полиции захотелось узнать поподробнее, что это был за гвалт.
— Дикие вопли пьяных негодяев, — ответил Чиун.
— Он старый человек, — быстро сказал Римо и улыбнулся, давая понять, что стариков приходится терпеть.
— Я вовсе не стар, — возразил Чиун. — По правильному календарю мне нет еще девяноста.
Римо ответил ему по-корейски, что в Америке, как и вообще на Западе, никто не пользуется старым календарем Ван Чу, который настолько неточен, что теряет два месяца каждый год.
По-корейски же Чиун ответил, что календари используют из соображений правды и благородства, а не для того, чтобы лишь измерять время. А люди Запада так гоняются за каждым днем, боясь что-то потерять, если один день из недели исчезнет.
Полицейские смущенно смотрели на это представление, разыгрываемое двумя людьми на непонятном языке.
— Вероятно, этим шумом и была машина, убившая трех человек? — спросил детектив.
— Нет, — ответил Римо. — Это были люди. Он не слышал никакой машины.
— Ничего удивительного, — заметил детектив, подавая полицейским знак, что пора уходить. — Машины никто не слышал.
— Это из-за пения, — сказал Чиун.
Римо покачал головой и уже собирался закрыть дверь, но вдруг увидел то, чего не хотел бы видеть. Мимо места убийства, в котором могли оказаться замешанными Римо и Чиун, сквозь строй полицейских шел человек в темно-сером костюме-тройке с лицом, похожим на высохший лимон, седой, причесанный на пробор и в очках в стальной оправе.
Это был Харолд В. Смит, а его здесь не должно было быть. Задачей организации было устраивать дела, в которых Америка не хотела бы оказаться замешанной, но которые было необходимо решать ради благополучия нации. Она была настолько засекречена, что кроме Смита о ее существовании знал только президент. Секретность была столь необходима, что была даже разыграна поддельная казнь, в результате чего у единственного киллера были отпечатки пальцев мертвого человека. То, что Римо был сиротой и никто не мог начать его поиски, было немаловажной причиной того, что выбор пал на него. Сначала чуть было не выбрали другого, но у того была мать.
И вот здесь Смит, который даже не позаботился найти подходящее прикрытие. Он вошел в такой момент, когда все могло бы раскрыться, открыто пришел в номер, пришел, подставляя себя под расспросы полиции, которая шныряла по коридору, пытаясь расследовать тройное убийство.
— Это не имеет никакого значения, — произнес Смит, входя в дверь.
— Я думал, вы хотя бы позвоните, чтобы я где-то с вами встретился, — сказал Римо, закрывая дверь перед волнующимся морем голубых мундиров. — Эти полицейские не угомонятся, пока не допросят всех местных тараканов.
— Не имеет значения, — повторил Смит.
— Приветствую тебя, о император Смит! Милость твоя приносит свет солнца во тьму, блеск и величие в серость повседневности. Наш день озарен теперь твоим высокочтимым присутствием. Молви лишь слово, и мы немедля бросимся на защиту твоего достославного имени.
Таковы были слова приветствия Чиуна.
— Да, — сказал Смит, откашлялся и сел.
— Грязные крестьяне порочили твое славное имя здесь, в этом отеле в момент воссоединения с солнцем. Я слышал их сегодня утром, их голоса были похожи на рев машин, — сказал Чиун.
— Думаю, ему плевать на эти три трупа, папочка, — сказал Римо Чиуну по-корейски.
Тонкие пальцы Чиуна парили в воздухе под шелест шелка его кимоно — он приветствовал Смита. Мастера Синанджу никогда не кланялись, но выражали приветствие легкими движениями туловища, напоминавшими поклон. Римо знал эти движения, а Смит ничего в этом не понимал и всегда терпеливо ждал, когда Чиун закончит. Он давно понял, что остановить Чиуна так же невозможно, как и объяснить ему, что он, Смит, вовсе не император и не собирается им становиться. Несколько раз Смиту казалось, что он наконец-то втолковал принципы конституционного правления Мастеру Синанджу, и тот уверял его, что все отлично понял и даже выдавал комментарии на те положения, которые Смит ему зачитывал. Но потом Римо всегда объяснял ему, что Чиун уверен, что Конституция — это свод прекрасных мыслей и чувств, которые не имеют ничего общего с повседневностью, как молитвы или стихи. Для него по-прежнему оставалось загадкой, почему американцы так боятся нарушить Конституцию, когда любой разумный император должен лишь гордиться своим умением уничтожать врагов.
— Господа, — заговорил, наконец, Смит, — что вы знаете о флюорокарбонах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79