Не поворачиваясь, она зашагала прочь.— Входите, — пригласил Липпинкотт посетителей.Римо смотрел вслед Елене Гладстоун. Прежде чем скрыться, она бросила на него взгляд, заметила, что он смотрит на нее, смутилась, поспешно отвернулась и пропала за дверью.Римо вошел в кабинет следом за Чиуном. Запах гиацинта — так пахли духи Елены Гладстоун — остался в его ноздрях.— Красивая женщина, — сказал он Липпинкотту.— А пахнет пивоварней, — буркнул Чиун.— Мой личный врач, — похвастался Липпинкотт, кивком отпустил охранника и закрыл дверь.— Вам было плохо? — спросил Римо.— Нет, — ответил Липпинкотт. — Обычный осмотр. Присаживайтесь. Чем обязан?— Продается девяносто семь картин, — сказал Чиун. — Все они представляют собой портреты одного и того же лица — добрейшего, мягчайшего, благороднейшего...— Чиун! — одернул его Римо. Он успел развалиться на синем замшевом диване, пропитавшемся запахом духов.Чиун задержался у окна, глядя на Липпинкотта, грациозно опустившегося в кресло у стола.— Вам известно, кто мы такие? — спросил Римо.— Мне известно, что вас направили сюда высокопоставленные люди, чтобы позаботиться о нашей безопасности. Вот и все мои сведения. Меня просили оказать вам содействие, хотя мы столько лет вполне успешно защищаемся сами.— А как насчет вашего сына, проявившего пристрастие к выпрыгиванию с шестого этажа? Он тоже успешно защищался?— Лэм был болен. Он не выдержал напряжения.— Кое-кто в Вашингтоне полагает, что ему оказали в этом помощь.— Совершенно неправдоподобно, — сказал Липпинкотт.— Довольно о мелочах, — вмешался Чиун. — Вернемся к картинам.— Прошу тебя, Чиун! — сказал Римо. — Не сейчас.Чиун сложил руки на груди, спрятав их в широких рукавах своего синего кимоно, и безразлично воздел глаза к потолку.— Кому теперь поручена японская сделка? — спросил Римо.— Моему сыну Рендлу. Сделка вот-вот будет заключена.— В таком случае за ним надо приглядывать, — сказал Римо. — Где он сейчас?— Он живет в Нью-Йорке, — сказал Липпинкотт и назвал адрес. — Я передам ему, что вы его посетите.— Будьте так любезны, — попросил Римо и встал. — Ты готов, папочка?— Мне так и нельзя разговаривать о бесценных произведениях искусства, вот уже десять-одиннадцать лет хранящихся в моей семье? — спросил Чиун.— Что это за произведения? — осведомился Липпинкотт.— Портреты самого благородного, самого мягкого, самого...— Они вас не заинтересуют, — сказал Римо Липпинкотту.Он кивком пригласил Чиуна следовать за ним и направился к двери, но на полпути остановился и оглянулся на Липпинкотта.— Ваш сын, Лэм... — проговорил он.— Что такое?— У него были домашние животные?— Животные? — Липпинкотт застыл. — Не припомню. А что?— Он никак не соприкасался с животными?— Насколько я знаю, нет, — ответил Липпинкотт, пожимая плечами. — А в чем, собственно, дело?— Не знаю, — ответил Римо. — Возможно, к его гибели имеют отношение животные.— Может быть, вы усматриваете в этом какой-то смысл, но я — нет, — сказал Липпинкотт.— Я тоже, — согласился Римо. — Еще увидимся.Он догнал Чиуна и вместе с ним дошел до главной двери. На верхней ступеньке широкой лестницы оба увидели высокую блондинку с большим животом. Прежде чем исчезнуть, блондинка одарила их улыбкой.— Одного никак не пойму, — сказал Чиун.— Чего именно?— Не пойму, откуда берется столько американцев?— То есть?— Это первая беременная женщина, которую я увидел в этой стране за год с лишним.Риме отвлекся: он обратился с вопросом к охраннику у выхода.— Кто эта блондинка? — спросил он.— Миссис Липпинкотт.— Которая?— Супруга Элмера Липпинкотта-старшего.— Теперь понятно, почему старик держится таким молодцом, — сказал Римо и подмигнул охраннику.— А как же! — сказал охранник.Запершись в кабинете, Элмер Липпинкотт позвонил Елене Гладстоун в машину.— Эти двое хотели разнюхать что-то насчет животных.— Понятно, — отозвалась Елена Гладстоун, помолчав.— Может быть, нам временно залечь?— Доверьтесь мне, — сказала она и положила трубку на рычаг в салоне серебряного «ягуара». Она вспомнила двоих мужчин, встреченных перед кабинетом Липпинкотта: старика-азиата и молодого американца с проницательным взглядом и гибкими движениями атлета. Впрочем, он не атлет: он не столько силен, сколько грациозен, как балетный танцор. Ей захотелось увидеться с ними снова, особенно с тем, помоложе.Она оставила машину в гараже около лаборатории «Лайфлайн», вошла в здание и направилась в свой кабинет, откуда сделала два телефонных звонка.Сначала она коротко доложила о появлении двоих любопытных правительственных агентов.— Боюсь, старик начинает трусить, — сказала она. — За Рендла.Ответ состоял из двух слов:— Убейте его.— А как же старик?— Его я возьму на себя. — Раздались короткие гудки.Следующий ее звонок был в «Липпинкотт нэшнл бэнк», в кабинет Рендла Липпинкотта.— Рендл, — сказала она, — говорит доктор Гладстоун.— Привет, Елена. Что я могу для тебя сделать? Подбросить деньжат?— Благодарю, не нужно. Вам пора провериться. У меня есть свободный час после ленча.— Жаль, ничего не выйдет. Я очень занят.— Я звоню вам по поручению мистера Липпинкотта. Придется выкроить время.Рендл Липпинкотт вздохнул.— Он сведет меня с ума своими глупостями! Проверки, витамины, анализы... Почему я не могу быть ходячей развалиной, как все остальные?— Мне очень жаль, — сказала она, — но никуда не денешься. Значит, в час дня?— Ладно, буду. Глава шестая Руби Гонзалес ступила на загаженную 7-ю Ист-стрит, борясь с тошнотой. Последним жилищем Зака Мидоуза была берлога на четвертом этаже в половине квартала на восток от Бауэри-стрит — мерзкой улочки, чье гордое некогда голландское имя давно ассоциировалось исключительно с «лодырями с Бауэри».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39