Липпинкотту было восемьдесят лет, он был высок и тощ, лицо его оставалось худым и обветренным еще с той давней поры, когда он искал нефть в пустынях Техаса, Ирана и Саудовской Аравии, а также в пышущих испарениями джунглях Южной Америки.Легкость его движений не соответствовала преклонному возрасту. Он был краснолиц, волосы, несмотря на седину, сохранили густоту. Если бы в его голубых глазах мелькал огонек веселья, его можно было бы принять за содержателя ирландского бара, двадцать лет тому назад давшего зарок не пить. Однако взгляд Элмера Липпинкотта был тверд и пронзителен. Впрочем, сейчас, когда он смотрел на мирно спящую жену, взгляд этот смягчился. Глория Липпинкотт была блондинкой двадцати пяти лет, кожа ее была изумительно гладкой, тогда как у Липпинкотта — жесткой, как наждак.Ее длинные светлые волосы образовывали на подушке золотистый нимб, и сердце старика сжалось, как бывало всегда, когда он наслаждался без ее ведома зрелищем ее красоты. Он смотрел на ее волосы, безупречные черты лица, грациозный изгиб шеи, невысокую грудь и холм живота, накрытого голубой атласной простыней. Он улыбнулся: она была на шестом месяце беременности, она готовилась подарить ему ребенка. Боже, как она красива!Он легонько прикоснулся к ее животу, ненадолго задержав руку, но не ощутил толчков и разочарованно отошел. Потом он не спеша прошествовал в просторную гардеробную, где с презрением отверг услуги камердинера.«Я всю жизнь одевался самостоятельно. То, что я нашел немного нефти, вовсе не значит, что я разучился сам застегивать пуговицы», — сказал он как-то раз репортеру.Он взглянул на часы: стрелки показывали 6.30 утра.На пути в кабинет располагалась кухня. Кухарка Джерти, поступившая к нему в ранней молодости и уже разменявшая седьмой десяток, стояла у плиты. Он шлепнул ее по заду.— Доброе утро, Джерт! — крикнул он.— Доброе утро, Первый, — ответила женщина, не оборачиваясь. — Ваш сок и кофе на подносе.— А яичница?— Сейчас будет готова.Она разбила скорлупу над сковородкой и, вынув из тостера два куска хлеба, намазала их маргарином из кукурузного масла.— Отличный сегодня денек, Джерти, — сказал Липпинкотт, выпив одним глотком утренние шесть унций апельсинового сока.— Постыдились бы! Лэма только что опустили в могилу, а вы называете день отличным.Липпинкотт прикусил язык.— Что ж, — сказал он, — для него день нехорош. Но мы то живы, и для нас день отличный! Моя жена готовится родить мне сына — разве это плохо? Ты жаришь мне лучшую в мире яичницу — как же я могу не славить день? Туча не должна заслонять солнце.— Миссис Мэри перевернулась бы в гробу, услышь она ваши речи так скоро после смерти Лэма, — упрекнула его Джерти, выкладывая на тарелку яичницу и три кружочка колбасы с другой сковородки.— Наверное, — согласился Липпинкотт, с неприязнью вспоминая Мэри, высокомерную аристократку, тридцать лет бывшую его женой и родившую ему троих сыновей, носивших фамилию Липпинкоттов. — Но она ворочается там не только из-за этого.Он снова шлепнул Джерти, отказываясь расставаться с веселым настроением. Взяв в одну руку чашку с кофе и тарелку, он зашагал по длинному холлу просторного старого особняка в обитый дубовыми панелями кабинет в противоположном крыле.Хотя состояние семейства измерялось теперь восьмизначной цифрой, приобретенные за долгую жизнь привычки не сдавали позиций: Липпинкотт по-прежнему ел быстро, словно иначе ему придется с кем-то поделиться. Проглотив завтрак, он отставил тарелку и, прихлебывая кофе, взялся за бумаги, аккуратно сложенные на столе.Лэм мертв. Ему была поручена зарубежная миссия по установлению торговых связей с Красным Китаем для поддержания доллара, но он погиб.Он не должен был умирать, подумал Липпинкотт. Это не входило в планы.В 9 утра началась его первая за день деловая встреча. Сняв пиджак и закатав рукав, Элмер Липпинкотт-старший повторил то же самое посетительнице.— Смерть Лэма не входила в мои планы, — сказал он.Доктор Елена Гладстоун кивнула и приготовила шприц.— Несчастный случай, — сказала она. — Это иногда происходит, когда ставится медицинский эксперимент.На докторе Гладстоун был твидовый костюм и рыжая блузка. Четыре верхних пуговицы на блузке были расстегнуты. Она извлекла из потертого кожаного саквояжа пузырек с прозрачной жидкостью.— Может быть, нам следует все это прекратить? — спросила она.— Сам не знаю, — ответил он. — Возможно.— Ничего, — сказала доктор Гладстоун, — можете простить и забыть. Никто ничего не узнает.— Нет, черт возьми! — прорычал Липпинкотт. — Я все знаю. Будьте осторожнее!Доктор Гладстоун кивнула. Ее белоснежные зубы казались жемчужинами на фоне несильного загара, волосы горели огнем.— Не волнуйтесь, — сказала она. — Дайте мне набрать шприц. Надеюсь, все идет хорошо?— Моя жена чувствует себя прекрасно. Ваш напарник, доктор Бирс, неотлучно находится при ней.— А как ваше самочувствие?Он со смехом потянулся к ее груди. Она отпрянула, и его рука ухватила воздух.— Елена! — взмолился он. — Я во всеоружии, как бодливый козел.— Неплохо для мужчины вашего возраста, — сказала она, наполняя шприц бесцветной жидкостью из пузырька.— Неплохо? Нет, для мужчины моего возраста это просто отлично!Она взяла его за левую руку и протерла участок кожи смоченным в спирте ватным тампоном. Готовясь сделать ему укол, она говорила:— Помните, что делясь своей радостью со всеми доступными вам половозрелыми женщинами, вы более не стреляете наугад. Соблюдайте осторожность, иначе наплодите столько Липпинкоттов, что больше не будете знать, что с ними делать.— Мне бы одного, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39