Он подаст газетчикам чай. И он будет декламировать им классическую корейскую поэзию, чтобы показать, что его душа — это душа настоящего художника. И он не подпустит к ним Римо, потому что Римо совершенно невыносим, не имеет ни малейшего понятия о правилах поведения и он, конечно, отпугнет журналистов. Или, по самой меньшей мере, он кончит дело тем, что начнет заявлять, что и он играет какую-то роль в повествовании. Чиун уже смертельно устал от общения с людьми, полагающими, что Римо имеет какое-то значение, хотя на самом деле любой мало-мальски здравомыслящий человек должен понимать, что значение имеет только он, Чиун.
Интересно, чем Смит расстроен сейчас, спрашивал себя Чиун. Как вытянуто его лицо, а подбородок словно хочет встретиться с ботинками. Что же есть такого в белых, а особенно в американцах, что они любую малость принимают за конец света? В то время как мир вертелся и будет вертеться бесчисленное множество столетий. Надо, как обычно, отшутиться, сказал себе Чиун, избавиться от Смита и вернуться к переписыванию романа.
— Что давит столь тяжким грузом на ваш дух? — спросил Чиун.
— Помните, как вы явились к нам впервые, когда мы только-только брали вас на службу? — вопросом ответил Смит.
— Воистину я помню, — сказал Чиун. — Вы ни разу не задержали выплату денег, сколь бы малыми ни были эти выплаты.
— Вашей основной задачей была подготовка Римо в качестве нашего исполнителя.
— Ассассина. Я должен был сделать из него ассассина, — поправил Чиун.
— Да, — подтвердил Смит.
— Не следует давать прекрасным вещам отвратительные названия. Исполнитель — это ужасное название, — наставительно изрек Чиун.
Он полагал, что оказывает Смиту величайшую услугу, куда большую, чем тот заслуживает. Когда в будущем он решит поместить объявление о приеме на работу новых людей на место Римо, что за люди явятся к нему по объявлению о найме «исполнителей»? Но если он даст объявление, что требуются ассассины, тогда он получит лучшие умы, тогда величайшие и благороднейшие мыслители со всего света явятся ко двору Смита. И Чиун почувствовал удовлетворение оттого, что дал Смиту этот добрый совет и ничего за него не запросил. Время от времени полезно оказывать любезности императору, просто чтобы напомнить ему, насколько он, в сущности, беспомощен без вашей мудрости и ваших суждений.
— Вы всегда с величайшим благородством исполняли свою часть контракта, — продолжал Смит. — То, что вы сделали с Римо, превзошло все наши самые смелые надежды.
— Он белый. Я сделал все что мог, чтобы преодолеть этот недостаток, — милостиво произнес Чиун.
— Но в контракте было еще одно условие, — сказал Смит невыразительным низким голосом.
— Да?
— Вы обещали, что если настанет день, когда никто из нас не сможет пользоваться услугами Римо, тогда вы... вы устраните его по нашей просьбе.
Чиун сидел молча. Смит видел, как напряглось его старческое лицо.
Наконец Чиун произнес.
— Продолжайте.
— Это время настало. Римо должен быть устранен.
— Какие у вас для этого причины, император? — медленно выговорил Чиун.
— Это довольно сложно, — ответил Смит. — Но если позволить Римо остаться в живых, тогда мир может оказаться на пороге ядерной войны.
— Ах, это.
Брови Чиуна поползли вверх, показывая, сколь малое значение имеют подобные пустяки.
— Погибнут сотни миллионов, — мрачно заявил Смит.
— Не волнуйтесь, император. Римо и я — мы не дадим ничему плохому случиться с вами.
— Чиун, речь не обо мне. Речь обо всем человечестве. Весь мир может взорваться. Римо должен умереть.
— А я? Я должен убить его? — спросил Чиун.
— Да. Это ваше обязательство по контракту.
— И все ради того, чтобы спасти жизни скольких-то миллионов человек? — недоумевал Чиун.
— Да.
— А вы знаете что-нибудь об этих миллионах человек? — продолжал допытываться Чиун.
— Я...
— Нет, не знаете, — ответил Чиун за Смита. — Ну так вот, я расскажу вам о них. Многие из них стары и так или иначе готовы умереть. Большинство из них отвратительны на вид. Особенно если они белые. Еще большее число из них глупы. Зачем приносить Римо в жертву ради всех этих людей, которых мы не знаем? Римо — это не так уж много, но это кое-что. Все остальные — это просто ничто.
— Чиун, я знаю, что вы должны чувствовать, но...
— Нет, вы ничего не знаете о том, что я чувствую, — оборвал его Чиун. — Я взял Римо из ничего и сделал из него что-то. Еще каких-нибудь десять лет тренировок, и мы с вами оба могли бы очень и очень гордиться им. А теперь вы говорите: Чиун, все время, которое ты потратил на него, пропало даром, все твои усилия пошли прахом, потому что кто-то собирается взорвать множество толстых людей. Я понимаю, что у императоров бывают свои капризы, но это — просто грубость, и она не лезет ни в какие ворота.
— Мы говорим о конце света, — раздраженно заметил Смит.
— Похоже, мы постоянно говорим о конце света, — отмахнулся Чиун. — Кто угрожает нам? Это один человек? Римо и я найдем и уничтожим его. Его никто никогда больше не увидит. У него не останется потомков, а те, что есть, умрут. Друзья его тоже сгинут. И все это — к вящей славе императора Смита и Конституции.
— Мастер Синанджу. Я призываю вас чтить контракт.
Наступила долгая тишина, нарушаемая только дыханием Смита. Наконец Чиун спросил:
— Другого пути нет?
— Если бы был, я бы им воспользовался, — ответил Смит. — Но его нет. Я знаю, что Мастера Синанджу свято чтят контракты, а условия вашего контракта именно таковы. Вы обещали по моей просьбе убить Римо. И вот теперь я обращаюсь к вам с этой просьбой.
— Теперь покиньте меня, — произнес Чиун таким ледяным тоном, что Смиту показалось, словно он обморозил щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59