— Если мы его лишимся, то перестану, — угрюмо буркнул Смит.
— Тут-то я и пригожусь, — произнес Римо Уильямс.
— В каком смысле? — уточнил Смит.
— Называйте меня контрассасином.
Мастер Синанджу застонал, словно рвущийся в шторм парус.
* * *
В 18.00 Пепси Доббинс вылезла из такси неподалеку от памятника Линкольну, белого в холодном свете ранней луны. Подошла к берегу Потомака и двинулась в южную сторону, оглядывая каждую парковую скамью.
Большинство скамеек пустовало. Вечер стоял холодный, со стороны Арлингтонского Национального кладбища дул резкий ветер. Не та погода, чтобы блаженствовать на скамьях, разве что все рождественские покупки уже сделаны и теперь можно посидеть в обнимку с любовником или любовницей.
Парочек на скамейках Пепси не видела. Она искала мужчину, но внезапно стала мучиться сомнениями. Голос в телефонной трубке звучал мягко. Точно ли он мужской? Пепси, чей голос как-то в «Телегиде» был назван «неженственно-соблазнительным», поняла, что, возможно, ей нужна женщина.
Проходя мимо скамьи, где сидел тепло одетый пьяница, прикладывающийся к бутылке в бумажном пакете, она невольно ускорила шаг.
Знакомый мягкий голос внезапно произнес:
— Прошлое — это пролог.
Пепси остановилась.
Пьяница поманил ее грязным указательным пальцем, торчащим из черной нитяной перчатки. На нем была черная бейсболка, глаза его закрывали темные очки. Окуляры склеивала клейкая лента, на бейсболке белели три нашитые буквы: «ЦРУ». Сидел он, свесив голову, поэтому лица видно не было.
— Почему так долго? — спросил мужчина.
— Пробки на дорогах. Это вы?
— Садитесь. Не слишком близко. Не смотрите на меня. Обратите взгляд на Линкольна.
Пепси, не глядя на него, села посередине скамьи.
— Кто вы? — прошептала она.
— Я мог бы назвать вам вымышленную фамилию, но не стану. Называйте меня Режиссер Икс.
— Вы похожи на бездомного.
— Ношу лохмотья, чтобы выразить солидарность с неимущими всего мира: бездомными, забитыми, лишенными прав, незастрахованными.
— Незастрахованными?
— Пленки принесли?
— Лежат в сумочке.
— Хорошо. Положите их рядом с собой на скамью.
— Сперва скажите, что все это значит.
— Я уже сказал.
— Тут не только медицинско-промышленный комплекс, покушающийся на Президента.
— Вы что-нибудь обнаружили?
— Да, на пленке, где заснят выстрел. Уж очень странно повел себя один оператор. Перед самым выстрелом он, похоже, повернул камеру в ту сторону, где укрывался снайпер.
— Может, он заметил снайпера?
— С такого расстояния вряд ли. И взгляды всех окружающих были устремлены на открывающуюся дверцу лимузина. Никто больше никуда не глядел, кроме...
— Кроме кого?
— Секретной службы, — прошептала Пепси. — О Господи! Секретная служба. Ее директора называют режиссером.
— Я не директор секретной службы.
— Вы сказали, что заговор устроила господствующая верхушка. Секретная служба принадлежит к ней.
— В нем участвует больше людей, чем их в секретной службе. Больше, чем в правительстве.
Пепси сидела лицом к памятнику. Но ее глаза, способные двигаться независимо друг от друга, смотрели в разные стороны. Один обратился к кустам, где должен был спрятаться Щеголь. Угол съемки прекрасный — если только он с камерой на месте.
Правым глазом Пепси осторожно повела в сторону. И ясно разглядела профиль сидящего на скамейке пьяницы. Сердце ее забилось чаще, когда она обратила внимание на густую щетину, покрывающую его пухлые щеки. Если эти щеки принадлежат женщине, решила она, то выступающей в цирковых репризах наряду с Мальчиком-Собакой и Человеком-Крабом.
— Как велик заговор? — спросила она.
— Колоссален, — ответил пьяница.
— Значит, большой.
— Больше, чем вы можете себе представить. Это тайна внутри загадки, заключенной в головоломку. А за ней кроется нечто, что я назову Эр-Икс.
— Я журналистка. Меня интересует кто-что-когда-где-как и зачем.
— Это главный вопрос, не так ли? Зачем. Кто и как — просто реквизит для публики. Заставляет строить догадки. Почему убили Кеннеди? Кому это было выгодно? Кто обладал возможностями для сокрытия истины?
— Кеннеди? Мы говорим о Президенте. Не о Роберте.
— Я говорил о Джеке.
— Что общего между убийством Джека Кеннеди и попыткой убить этого Президента?
— Все.
— Помогите мне раскрутить этот материал, и я сделаю для вас все что угодно.
— Мне нужны пленки, все, какие сможете достать. Особенно сегодняшняя.
— А что будет сегодня?
— Рождественская церемония с зажиганием елки. Президент впервые после Бостона появится на публике. Будьте там. Заснимите все.
— Должно что-нибудь произойти?
— Силы, сосредоточившиеся на этом Президенте, не успокоятся, пока каждый актер не сыграет свою роль и не прокрутится весь сценарий.
— Кто его написал? Секретная служба? ЦРУ?
— Президент, как Цезарь, окружен врагами, но они безлики. Достаньте из сумочки пленки, положите на скамью. И уходите. Я свяжусь с вами.
Пепси двинулась прочь, собственный позвоночник казался ей холодным, негнущимся, словно гигантская сосулька.
Она остановила такси и поехала домой.
Щеголь Фезерстоун появился двадцать три минуты спустя с довольным выражением на лице.
— Засняли его?
— Да, — ответил Щеголь. — Но с такого расстояния не смог записать звук.
Пепси перевернула сумочку над кофейным столиком. Оттуда выскользнул портативный магнитофон.
— Звук записала я.
— Что же он вам говорил?
— Давайте прокрутим видео и аудио одновременно. Мне кажется, эта пленка может оказаться самой значительной после фильма Запрудера.
— Почему?
— По-моему, Режиссер Икс сам вовлечен в заговор, — заплетающимся языком произнесла Пепси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73