– Значит, мы найдем другого императора и станем служить ему, – невозмутимо заметил Чиун. – Теперь ты оценишь мою мудрость. Если верой и правдой служишь одному императору, то без труда найдешь работу у другого.– Но я больше не желаю ни на кого работать!Уста Чиуна извергли целый набор корейских слов. Римо знал, что они не являются законченными предложениями, а всего лишь довольно мягкими ругательствами, из которых он понял такие, как «белый человек», «голубиное дерьмо», а также выражение, которое на английский можно перевести приблизительно как «тухлые желудки диких свиней». Речь эта содержала также традиционные сетования относительно метания бисера перед свиньями и неспособности даже Мастера Синанджу превратить рисовую шелуху в дорогое угощение.– А как же с твоей подготовкой? – спросил наконец Чиун. – Как быть с ней? С долгими годами постижения мудрости, прикоснуться к которой до тебя не было позволено ни одному белому человеку? Ты об этом подумал? Должен признаться, ты неплохо начал. Да, я могу твердо об этом сказать. Неплохо. Тебе удалось достичь достаточного мастерства… для начинающего.– Спасибо, папочка, – поблагодарил Римо. – Но ты никогда по-настоящему не понимал, для чего я это делаю.– Нет, понимал. Но не одобрял. Ты говоришь о патриотизме, любви к родине. Но кто раскрыл перед тобой секреты Синанджу – Америка или все-таки Мастер Синанджу?– Америка за это платила.– За эти деньги я мог научить тебя кунг-фу, айкидо или каратэ, и никто даже не заметил бы разницы. Они бы не уставали удивляться, как ловко ты разбиваешь рукой кирпичи и работаешь ногами. По сравнению с Синанджу все это – жалкие игрушки, и ты это прекрасно знаешь.– Да, папочка, верно.– Мы с тобой наемные убийцы, а те, другие, – лишь жалкие плясуны.– Мне и это известно.– Доктор Смит был бы в восторге от такого танцора, но я научил тебя Синанджу, тебя, белого человека, и сделал это честно, от всей души, так что теперь даже каменная стена может рассыпаться в прах при одном лишь звуке твоих шагов. Этому научил тебя я, Мастер Синанджу.– Да, папочка.– А теперь ты собираешься выкинуть дарованные тебе знания на помойку, как ненужное тряпье!– Я никогда не забуду, что ты…– Забыть! Да как у тебя язык поворачивается сказать, что не забудешь? Неужели ты так ничему и не научился? Если не вспоминать ежедневно, приходит забвение. Знание – это не то, что ты не забыл, а то, что ты постоянно вспоминаешь – всем своим телом, своим разумом, каждым нервом. То, о чем не вспоминаешь каждую секунду, теряется навсегда.– Папочка, но я больше не хочу никого убивать.Потрясенный последним заявлением, Чиун некоторое время молчал, и Римо понял, что сейчас услышит все, что Мастер Синанджу думает по поводу великодушных учителей и неблагодарных учеников. Он заново прослушает всю историю Синанджу, этой бедной деревушки, которая, будучи не в состоянии прокормить себя, отправила своих мужчин служить наемными убийцами при дворе китайского императора, и если бы Мастер Синанджу не справился со своею задачей, младенцев деревни пришлось бы утопить, ибо такая смерть лучше смерти от голода. Это называлось «отправить детей домой». Римо слышал эту историю уже тысячу раз. Суть ее заключалась в том, что у наемного убийцы есть лишь одна альтернатива: убивать людей, неугодных императору, или ни в чем не повинных младенцев Синанджу – третьего не дано.Римо покорно выслушал все и, когда Чиун кончил, сказал:– Папочка, мне не нравится убивать людей. И никогда не нравилось.– Чушь, – отозвался Чиун. – Кому нравится убивать? Как ты думаешь, нравится ли хирургу, например, печень? Или механику – мотор? Конечно, нет. Я и сам был бы рад любить все человечество.– В это трудно поверить, Чиун. Боюсь, не поздоровилось бы тому, кто рискнул бы отвлечь тебя от дневного сериала…– Речь сейчас не о моих скромных удовольствиях, – гневно проговорил Чиун. Уж если корейцу было приятно представлять себя нежным цветком, напоминание о том, что он один из самых опаснейших убийц, считалось грубейшим нарушением этикета. И Римо это было прекрасно известно. – Я бы тоже с удовольствием больше не покушался ни на чью жизнь, – продолжал Чиун. – Но это невозможно, и я делаю то, что на моем месте стал бы делать любой.Каждый занимается тем ремеслом, какое знает. И так, как умеет. Я здесь не исключение.– Мы никогда не придем к согласию. По крайней мере, в этом вопросе.И вопрос был закрыт ровно до тех пор, пока просмотр ночных новостей не объяснил Римо, почему он получил вдруг сигнал тревоги. Он наблюдал, как репортер допрашивает помощника президента, и, услышав слово «Фолкрофт», пришел в бурный восторг.– Хотел бы я видеть лицо Смитти, когда он смотрел эту пресс-конференцию, – со смехом воскликнул он.Но смех его тут же оборвался, потому что он увидел-таки лицо доктора Харолда В. Смита. Телерепортеров не допустили в святая святых санатория Фолкрофт – доктор Смит попал в объектив, когда шел, заложив руки за спину, по направлению к Лонг-Айлендскому проливу. Лицо его было, как всегда, невозмутимо, но Римо знал, что за этим скрывается глубокая печаль. Увидев главу КЮРЕ таким слабым и беззащитным, Римо вдруг пришел в страшную ярость. Сам он мог сколько угодно недолюбливать Смита и даже ругать его на чем свет стоит, но ему не нравилось, когда это делают другие, а тем более страна, жители которой даже не подозревали, чем они обязаны этому человеку. Римо смотрел на экран, пока фигура Смита не скрылась за стеной главного здания. Тогда он произнес:– Чиун, я хочу кое-что с тобой обсудить. У меня для тебя небольшой сюрприз.– Я уже уложил вещи, – отозвался Мастер Синанджу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50