Мне это просто необходимо. Хочу — и выпью, — уперся Галлахан.
— Ну и дурак.
— Слушай, тебе нужна обещанная история? Да или нет?
— Да, но не только.
— О'кей, — сказал Галлахан. — Вот мои условия: я тебе все выкладываю. А ты отдаешь историю какому-нибудь коллеге, чтобы после опубликования у меня не было неприятностей: с этим-то репортером я не говорил! Только на таких условиях.
— А у меня для тебя есть кое-что получше, Джимми.
— Только если это не противоречит моему намерению выпить.
— Как раз противоречит, — сказала Пам Весткотт.
— Ты что, баптисткой заделалась?
— Галлахан, ты знаешь, что я хороший репортер. Забудь о моей смазливой внешности.
Галлахану стоило труда не улыбнуться. Пам Весткотт никак нельзя было назвать смазливой. Во всяком случае, до самого последнего времени.
— Я хочу тебе кое-что показать. Приходи сегодня вечером ко мне домой.
Только освободи организм от спиртного. Я преподнесу тебе кое-что такое, за что ты будешь меня вечно благодарить.
— Пам, я женат.
— Боже! Брось, Джим.
— У меня депрессия. Мне нужно выпить, Пам.
— Повремени четыре часа.
— Я устал, Пам. У меня нет четырех часов.
— Сколько ты уже успел выпить?
— Две порции виски. И одну пива.
— Ладно, два с половиной часа. И ты получишь величайшее дело за всю жизнь. Ты уйдешь на пенсию с такими льготами, каких никогда не заработаешь, вручая повестки.
Ему отчаянно хотелось выпить, но он сказал себе: раз репортерше так хочется, чтобы он не пил, и раз она так много обещает, то почему бы не послушаться?
Бармен грохнул о прилавок тарелкой с четырьмя гамбургерами. На звук повернулось несколько голов. Бармен вылил на гамбургеры целую пластмассовую бутылочку красной телячьей крови. Число любопытных увеличилось.
Пам Весткотт с улыбкой оглядела бледные физиономии пьянчуг и осторожно подняла тарелку, стараясь не пролить кровь. Потом репортер бостонской «Таймс» наклонила тарелку, выпила кровь и несколькими богатырскими укусами расправилась с гамбургерами, после чего дочиста вылизала тарелку.
Пьяный в конце стойки спросил, не желает ли она повторить эту же процедуру с тем мясцом, которое он имеет ей предложить. Раздались смешки те самые смешки, которые издают люди, которые чего-то не понимают, но не готовы в этом сознаться. Кроме того, над шутками на половую тему положено смеяться, иначе мужчину сочтут женоподобным.
Пам Весткотт жила неподалеку от Бикон-Хилл. Она предупредила Галлахана, что не сможет поделиться с ним своим открытием, пока из него не выветрится алкоголь.
Не даст ли она ему чего-нибудь пожевать? Скажем, картофельных чипсов. Однако у нее в доме ничего съестного не оказалось.
— Чтобы у тебя — и не было картофельных чипсов?
— Они мне больше не нравятся.
— Не могу в это поверить.
— Придется поверить, Галлахан. Я покажу тебе кое-что посущественнее картофельных чипсов.
— Тебе что, неинтересно узнать про хромосомные убийства? Я приготовил для тебя лакомые сведения. Мы отдаем город на растерзание людоеду. Приказ сматывать удочки пришел сегодня, когда в двух противоположных концах города погибли еще двое. Причем почти в одно и то же время. Эта тварь перемещается с невероятной скоростью.
— Ты все увидишь, — сказала Пам.
Когда истекли оговоренные два с половиной часа, она предложила ему какое-то питье. Галлахану захотелось узнать, чем его угощают.
— Витамин, — сказала она.
— Я этого не пью, — сказал он.
Бурый напиток был похож на протухший желатин. Она подала его в старом сосуде для взбивания коктейлей, в каких продают густой соус с мелкими креветками. Этими сосудами, судя по их виду, неоднократно пользовались как стаканами. Она достала его из ящика из нержавеющей стали, укрепленного на стене в кухне.
— Я не стану пить эту дрянь даже под дулом револьвера, — сказал Галлахан.
— На другое я и не надеялась.
— Умница. Эта бурда выглядит подозрительнее, чем цианистый калий.
Пам Весткотт улыбнулась и повалила Галлахана на кровать. Изнасилование, подумал он. Конечно, это невозможно, учитывая его отношение к Пам Весткотт. Женщина не имеет шансов изнасиловать мужчину, не пришедшего в возбуждение. Особенно верно это было в отношении Джима Галлахана, не приходившего в сильное возбуждение с тех самых пор, когда он увидел счет за лечение своего младшего ребенка.
Он оттолкнул ее — несильно, просто чтобы отвязалась. Однако она даже не пошевельнулась. Он поднажал. Мисс Весткотт держала его одной рукой.
Погоди, подумал он, я, конечно, вот-вот разменяю шестой десяток и пребываю далеко не в лучшей форме, но уж репортера из бостонской «Таймс» оттолкнуть могу. Особенно когда она держит меня одной рукой, сжимая во второй стакан.
В следующее мгновение свободная рука репортерши схватила его за нос. У него перехватило дыхание. Женщина справлялась с ним играючи. Он попытался двинуть ее как следует, но не смог пошевелить даже пальцем. Тогда он врезал ей коленом промеж ног. Это была борьба не на жизнь, а на смерть.
Удар попал в цель, но она только застонала и не ослабила хватку.
Джим Галлахан разинул рот, испугавшись, что задохнется, и ему в глотку палилась коричневая гадость. Вкусом она походила на отвратительную тухлятину. Его затошнило, но рот был зажат, и ему пришлось проглотить рвоту.
Его голова тряслась, словно болталась на веревке. Веревка становилась все длиннее, а голова дергалась все отчаяннее.
Он оказался в кромешной темноте. Раздался отцовский голос, умолявший его остаться, потом к нему присоединился голос матери. Через некоторое время он очнулся от нестерпимой рези в глазах. Кто-то светил ему прямо в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48