На воде замигали огоньки. В кромешной темноте шли корабли. Смит спохватился, что до сих пор не включил у себя в кабинете свет.
Он еще немного понаблюдал за огоньками на воде, а потом ушел домой.
«Прощай, Римо», — тихо проговорил он про себя. Его охватило непонятное тревожное предчувствие.
* * *
В Бостоне заместитель директора местного отделения Федерального бюро расследований получил приказ еще больше сократить участие ФБР в расследовании по делу «Хромосомной каннибалки». Он со злостью швырнул копии входящих и исходящих в мусорную корзину. В Вашингтон ушла его телеграмма о том, что делом и так занимается недопустимо мало агентов, вследствие чего нет уверенности, что они вообще разберутся, с чем имеют дело, а если и разберутся, то все равно не сумеют толком за него взяться.
Ответ гласил, что ему надлежит действовать в соответствии с традициями Бюро и руководствуясь распоряжениями Вашингтона. На нормальном языке, не пользующемся почетом в ФБР, это означало: «Утри нос и предоставь эту головоломку местной полиции. Мы убираем свои задницы из-под удара, и тебе следует поступить так же».
Это был вьетнамский подход, воцарившийся дома: там тоже добросовестное исполнение обязанностей значило гораздо меньше, чем забота о собственной безопасности и благополучии. Это было нетрудно понять, раз сотрудникам угрожала опасность предстать перед судом за то, что их методы, по мнению некоторых крючкотворов-законников, не отвечают требованиям закона. Достаточно нескольких процессов — и сотрудники начинают защищать не общество, а самих себя. Если за ревностную службу тебе угрожает суд, то ты станешь служить так, чтобы всем угодить.
Это уже произошло с местной полицией. Были приняты широко разрекламированные меры по усиленному соблюдению законности в работе полиции и повышению ее ответственности перед гражданами. В итоге нескольких разбирательств хватило, чтобы полиция озаботилась защитой себя самой, а на улицах воцарились преступники.
Сперва американское общество проиграло таким образом войну, потом сражение на улицах собственных городов, а теперь, надевая узду на ФБР, ускоренно приближалось к расставанию с национальной безопасностью. Великие катастрофы, которые выпадали на долю Америки, всегда начинались не как катастрофы, а как стремление к совершенству.
Джеймс Галлахан, заместитель директора бостонского отделения ФБР, дал себе этим поздним теплым вечером зарок, что не позволит начальству подставить его.
Пусть попробуют зарыть голову в песок, когда всем станет известно, что местному отделению не дают действовать, несмотря на угрозу городу со стороны «хромосомной убийцы»!
Джеймсу Галлахану было сорок восемь лет, и он умел защищаться. Сперва он навел порядок у себя в кабинете. Затем поручил четырем подчиненным сочинить доклад о наиболее эффективном способе борьбы с опасностью, учитывая сокращение сил.
— Конечно, вы понимаете, какой это деликатный вопрос, поэтому я ожидаю, что вы выполните задание с традиционным для Бюро блеском.
Один из подчиненных хихикнул.
Галлахан не обратил на это внимания. Он выставил защитный экран. Когда все просочится в прессу, вместе с ним вину разделят еще четверо. Пусть его сошлют в отделение ФБР в Анкоридже на Аляске, у него все равно останется пенсия, приличный доход и всевозможные льготы.
Маленькое победоносное восстание не доставило Галлахану большой радости. Он помнил времена, когда гордился своей работой, по сравнению с которой даже забота о собственной жизни отступала на задний план. Это было ярмо, но в этом ярме он ходил счастливым.
Он помнил радость, которую приносило успешно завершенное дело. Радость от поимки преступника, которого было по-настоящему нелегко поймать. Тогда он на равных тягался с величайшей системой шпионажа, когда-либо известной миру, — русским КГБ.
Вот когда ФБР что-то да значило!
Работать приходилось по шестьдесят часов в неделю, зачастую без выходных. Платили тогда меньше, чем сейчас, когда вступили в силу новые правила. Теперь до пенсии осталось меньше времени, но какими долгими казались недели, когда считаешь, сколько еще тянуть лямку! Он перестал защищать страну и перешел к защите самого себя. Пусть страна провалится!
Что он хотел бы сказать Америке? «Перестань обижать тех, кто хочет тебе помочь! Неужели ты не знаешь, кто твои истинные друзья? Что хорошего ты ждешь от грабителя банков? Или от террориста?»
Однако именно эту публику с таким жаром защищали многие в Вашингтоне.
Создавалось впечатление, что надо просто-напросто оглоушить чем-нибудь старушку, чтобы все развесили уши, слушая твои жалобы на единственную в мире страну, которая дала так много и так многим, требуя взамен отнюдь не невозможного: всего-то работать ради ее блага.
Единственную страну!
Вечером Джеймс Галлахан покинул свой кабинет. Однажды он уже дал клятву, но то было давно, когда клятвы еще что-то значили. Сейчас он понимал, что только тогда и был счастлив. Репортерша из бостонской «Таймс» задерживалась. Галлахан выпил пива и стаканчик виски. Сейчас он предпочитал скотч со льдом, однако все еще не забыл любимого напитка своего отца и хмельную атмосферу в обшитом деревом баре в южной части Бостона. Когда он поступил в католический университет Нотр-Дам, отец угостил его в этом баре пивом, после чего каждый посетитель стал по очереди угощать всю компанию. Он захмелел, все вокруг смеялись. Потом был выпуск. Как рыдал отец при одной мысли, что его сын, Джеймс Галлахан, сын человека, всю жизнь подбиравшего мусор за другими, стал «выпускником университета Нотр-Дам, Соединенные Штаты Америки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48