Локомотив протащил автобус семнадцать метров. В этой «мясорубке» было мудрено остаться в живых. – Он помолчал, – все и погибли. Виноват водитель, въехавший на неохраняемый переезд в виду поезда с барахлившим мотором, виноват и машинист, не сразу отреагировавший на препятствие…Первый секретарь болезненно сморщился:– Понятно, только сейчас меня интересует другое, – хозяин кабинета повернулся к Бессмертновой. – Встаньте, пожалуйста, я вас не вижу. Как могло случиться, что вы, назначенная руководителем группы, оставили ребят одних? Почему вы вышли из автобуса раньше?Девушка посмотрела на Моршанского и, низко опустив голову, медленно встала.– У меня заболела подруга, мне нужно было срочно ее повидать. – Ее голос был так тих, что всем приходилось напрягать слух. В кабинете воцарилась тишина. Чабанов наклонился вперед и увидел лицо Моршанского. Тот кивал в такт словам Бессмертновой.– Ну, откуда же я могла знать, что все так получится?! – Глаза девушки набухли слезами. – Разве я бы пошла к ней? Уж, лучше сейчас лежать в гробу, чем сидеть вот тут…Она умоляюще посмотрела на Моршанского. Чабанову показалось, что юноша знает что-то такое, что могло бы спасти девушку от наказания. Но Моршанский, приложив палец в губам, молчал.– Не надо истерик, – первый секретарь был суров, – сейчас все это дурно пахнет. Вам надо было до конца выполнить свои обязанности. Шофер, понятно, был занят машиной, а ребята по сторонам не смотрели. Вот тут вы и могли их спасти, а вы бросили детей, предали своих подчиненных. Мы не можем посадить вас на скамью подсудимых – закона такого нет, но из партии мы вас вышвырнем.– Моршанский, – секретарь отвел глаза от девушки, – что вы предприняли, чтобы такого не повторилось?Петя встал. Чабанов внимательно смотрел на Бессмертнову. Она склонила голову, но Леонид Федорович услышал ее прерывистый шепот:– Петя скажи им, что ты сам снял меня с машины. Скажи, что мы вместе ходили к Люське. Петя…Моршанский, казалось, не слышал ее. Он поправил галстук, откашлялся.– Райком не снимает с себя ответственности за проступок, – Моршанский на мгновенье задержал дыхание, – нет, преступление коммуниста Бессмертновой, мы готовы понести за это заслуженное наказание. Комсомол района поддерживает наше решение.Девушка подняла лицо, и Чабанов увидел залитые слезами щеки и испуганные глаза…– Петя?!– По поручению районной организаци я вношу предложение об исключении Натальи Бессмертновой из рядов КПСС.– Ты?! – Она вскочила и выбежала из кабинета.– Остановитесь! – Громыхнул голос секретаря обкома, но девушка даже не оглянулась.Чабанов смотрел на Моршанского. Он поймал горящий праведным гневом взгляд молодого человека и усмехнулся.Моршанскому объявили строгий выговор. Во время перерыва Чабанов подошел к нему и пригласил на ужин. Тот удивился, но предложение принял. Когда Чабанов,после заседания, вышел из здания обкома, Моршанский, поджидая его, прогуливался по скверу. Леонид Федорович привез молодого секретаря к себе на дачу и накрыл стол. Они мало говорили. Хозяин подкладывал гостю закуску, а тот подливал в рюмки коньяк. Часа через три Чабанов встал.– Мы хорошо посидели. Мне нравится, что вы умеете держать настроение. Что вы скажете, если я вам предложу поехать на учебу в высшую партийную школу?Петя не удивился тому, что такое предложение прозвучало из уст директора швейной фабрики. Он допил коньяк, промокнул губы салфеткой и тоже встал.– Я согласен и буду вам всегда благодарен.«В нем есть главное, – сделал вывод Чабанов, высаживая через час гостя около его дома, – он честолюбив, завистлив и безжалостен – значит будет работать со мной.»… Моршанский собирался в Москву. Он уже сдал дела в райкоме, простился с товарищами и укладывал вещи в чемодан. Неожиданно в комнату вошел отец.– Тебе что-нибудь надо, папа?Старик Моршанский притулился к косяку и задумчиво смотрел на сына. Петя несколько секунд смотрел на него, потом недоуменно пожал плечами и вновь принялся за свои вещи.– Я хотел серьезно поговорить с тобой, сын.Петя вдруг почувствовал волнение, как бывало когда-то в школе, когда надо было держать ответ за детские шалости.– Давай обсудим твое будущее.– Мое будущее? – Петя резко повернулся к отцу. – Что это с тобой, пап? Я разве инвалид или бездельник? Сегодня я еду получать высшее политическое образование. Может, ты шутишь?– Нисколько и поубавь голос, привык в своем райкоме на мальчишек орать, но в моем доме я тебе этого не позволю.– В твоем доме?! – Вскинулся Петя?– Не надо, – отец смотрел прямо в глаза сына, – не надо провокаций. Со мной эти шутки не проходят. И, пожалуйста, помолчи немного. Наберись сил и молча выслушай меня.Петя сел на кровать и опустил глаза. Он и сам не понимал, что с ним происходит, но смотреть отцу в глаза юноша не мог.– Мне тошно видеть, как ты тратишь жизнь на, так называемую «партийную работу». Тебе через несколько месяцев тридцать лет, а у тебя собрания, митинги, бумажки, опять собрания, митинги и снова бумажки.Сын дернулся, хотел возразить, но стиснул руки и опустил голову еще ниже.– Мужчина, если он мужчина, должен заниматься производительным трудом. Иди в политехнический институт, ты, когда-то: мечтал о нем. Учи детей. В конце концов, стань хорошим токарем, но не сиди в кабинете, не руководи «массами». Так, по-моему, вы сейчас называете наш народ?Петя молчал.– Я всю жизнь простоял у станка. Оглянись, меня знает весь город, у меня сотни учеников, мои детали вместе с локомотивами ходят по всей стране. А что ты дал людям, которые кормят и одевают тебя? Бумажки сотрутся в пыль, призывы развеет ветер – вот и вся твоя работа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99