— спросил Купцов.
— Да, уже давненько, с первого февраля прошлого года. Отлично понимаю, что есть в этом некий нонсенс — морской офицер — и вдруг охранник. Но — такова реальность. Приходится, потому что на то вспомоществование, которое платит мне родное государство, прожить, извините, совершенно невозможно.
— Мы, Владимир Петрович, отлично это понимаем. Мы тоже офицеры и находимся в таком же положении. Стыдно должно быть не нам с вами, а государству, которое вынуждает здоровых, грамотных, толковых мужиков заниматься поденщиной, растрачивать свой потенциал. Я думаю, что на флоте вы могли бы принести больше пользы.
Петрухин ухмыльнулся и добавил:
— То, что вы, Владимир Петрович, назвали словом нонсенс, я называю по-другому — блядство. Большое государственное блядство.
Кап-два улыбнулся. Некоторое напряжение первой минуты знакомства прошло. Черный сказал:
— Согласен, Дмитрий Борисыч. Грубо, конечно, но образно и в целом верно… Итак, что вы хотели узнать?
— Мы говорили о вашей работе в «Магистрали». Каким образом вы туда попали?
— Там же замом Голубкова работает Игорь Васильевич Строгов. Он из наших — тоже флотский. Я-то, правда, раньше с ним знаком не был. Но тем не менее попал туда именно через флотские контакты. У них вся охрана состоит из офицеров. Дежурим сутки через двое, платят они регулярно, без задержек, в отличие от министра обороны. И даже более щедро.
— А как, — спросил Купцов, — вам удается совмещать службу с дежурством в «Магистрали»?
— Крутимся, подменяем друг друга… А вообще-то, товарищи офицеры, флота у России больше нет, корабли годами стоят у причалов, служба превратилась в некую формальность.
— Понятно, — отозвался Купцов. — Ну, что же? Расскажите, Владимир Петрович, про тот день. Хорошо его помните?
— Хорошо ли помню? Да его хрен когда забудешь, — мрачно произнес Черный. — В тот день, в воскресенье, двадцать третьего апреля, я сменил Лешу Лаврова. У нас смена в десять ноль-ноль… Я сменил Лешу, все было как всегда… Воскресенье, в офисе никого нет. Лешка, как сейчас помню, говорил, что, мол, в баню пойдет. Я ему позавидовал. Вот, думаю, счастливый человек — в баню пойдет, а тут сиди в четырех стенах… Эх, если б я знал, какое у меня веселое дежурство получится!
Владимир Петрович извинился, встал и принес из кухни пепельницу и пачку «Примы».
— Раньше я в коридор выходил курить, чтобы не травить жену с дочкой, а теперь там от «лиц кавказской национальности» не протолкнуться. Героином торгуют почти в открытую… И противно, и сделать ничего нельзя. За жену с дочкой страшно.
Черный закурил нервно и продолжил:
— Ну так вот: я сменил Лешу. Примерно в одиннадцать часов вдруг пришел Тищенко. Он такой, знаете ли, очень неприятный человек был: грубый, приблатненный… Нехорошо так про покойника-то, но из песни слова не выкинешь. Он пришел и сразу прошел к себе.
— Он не показался вам взволнованным или странным? — спросил Петрухин.
— Да нет. Как всегда… И видел-то я его несколько секунд. Я сказал: добрый день. Он что-то буркнул и прошел к себе. А спустя пару минут появился Игорь Васильевич и некий мужчина с ним. Молодой, лет тридцати… в длинном черном плаще и вязаной шапочке, в серо-красных кроссовках.
— Вы хорошо его запомнили?
— Да уж… запомнил на всю жизнь.
— Сможете узнать?
— Наверняка. У меня память на лица крепкая. Я на крейсерах служил, а там экипажи огромные. Как матросиков различать? Все в форме, все одинаковые — только в лицо… Запомнил я этого убивца. Да и вообще трудно его не запомнить.
— Почему? — быстро спросил Петрухин. — Приметы какие-то?
— Нет, — ответил Черный, — никаких таких особых примет нет. Нормальные, правильные черты лица. Но вот характер! Характер у мужика несомненно присутствует.
— Как вы это определили? Капитан задумался, потом сказал:
— Трудно объяснить… Но я убежден, что прав. Хребет у него крепкий Я ведь всю жизнь с людьми работаю, научился понимать, кто есть кто. Знаете, как бывает? Приходит на корабль молодежь, и сразу видно, кого замордуют и шестеркой сделают, а кого нет. Так что глаз у меня наметанный, товарищи офицеры.
— Хорошо, — кивнул Купцов. — А что дальше?
— Дальше? Они вошли. Игорь Васильевич поздоровался, а тот — второй — нет… И они прошли к кабинету Тищенко. Я вообще-то обязан всех посетителей фиксировать в журнале, но поскольку этот убивец пришел с самим Строговым, то…
— Понятно. Дальше.
Черный снова закурил свою «Приму», и было видно, что он волнуется, что напряжен.
— Дальше — выстрел! Выстрел — и я сразу понял, что произошло.
— А как вы это поняли?
— Не знаю. Не знаю как, но понял. Вот как-то мгновенно осознал, что это не хлопушка, не петарда, а именно выстрел и именно в человека. Я не знал, кто стрелял, из чего стрелял, но понял сразу, что произошло убийство.
— А звуки? Ссорились они перед выстрелом? Ругались?
— Трудно сказать определенно. Что-то такое было — громкий голос, шум… А потом — выстрел — и тишина. Потом — через минуту — другой. И — они выходят.
— Кто шел впереди?
— Игорь… Игорь Васильевич Строгов. Второй сзади, сбоку. Идет, и в руке у него помповое ружье, короткое, с полметра всего, без приклада.
Черный говорил, а сам смотрел вдаль. Как будто всматривался в глубину коридора, откуда приближался человек с ружьем в руке… убийца, у которого крепкий хребет. День был нерабочий, в коридоре горело только дежурное освещение, из полумрака приближался убийца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60