Воздух влетал в салон, шевелил волосы.
– Где сейчас можно купить бутылку шампанского? – спросил Гурон.
– Можно прямо у меня, сэр.
– По тройной цене?
– Ночная такса, сэр… водочка подешевле.
– Давай.
– Прямо щас изволите?
– Водку давай сейчас.
– Как скажете… но бабульки вперед. Времена, знаете ли, такие, что…
– Знаю, – перебил Гурон. – Теперь уже знаю.
Водила хмыкнул, остановился на набережной и вышел из машины. Открыл багажник. Гурон смотрел на Неву… по лунной воде плыл буксирчик. На низкой мачте горели два огонька – красный и зеленый.
Хлопнула крышка багажника, водила вернулся, принес бутылку шампанского и водку.
– Хорошо бы расплатиться, сэр… времена, знаете ли…
Гурон, не глядя, сунул ему несколько купюр… водила посмотрел искоса, ничего не сказал, пустил двигатель.
Гурон сорвал с бутылки беленькую "бескозырку", по машине поплыл запах разведенного спирта. Он сделал глоток из горлышка, сунул бутылку во внутренний карман. Город стремительно набегал на автомобиль, желтые вспышки светофоров предупреждали о беде. Лунный свет обжигал кожу наждаком.
– Где сейчас можно купить цветы? – спросил Гурон.
– На Московском вокзале – без проблем.
– Тормознешь.
На Гончарной водила остановился, сказал:
– Цветы, сэр. – Гурон взялся за ручку дверцы. Водила добавил: – Но сначала не худо было бы подбить окончательный расчет… времена, знаете ли…
Заниматься расчетами-расплатами не хотелось – Гурон матюгнулся, расстегнул браслет и снял с руки часы: держи залог, зануда… я быстро.
Он выпрыгнул из машины, пересек Гончарную… за спиной зарычал двигатель, и "копейка" стремительно рванула по улице, унося оплаченное шампанское и подаренные Грачем швейцарские часы. Гурон ринулся наперерез, но не успел. Он проводил удаляющийся автомобиль взглядом, сплюнул и пробормотал: ночная такса… ночная такса, мать твою… времена нынче, знаете ли…
На вокзале он купил желтые хризантемы, заплатил сумму, которая еще три года назад казалась совершенно фантастической, и пошел пешком.

* * *
Вероника открыла дверь и сделала шаг назад. Большая прихожая, оклеенная красноватыми обоями под кирпич, освещенная несколькими бра в красных абажурах, казалась зевом огромной печи, входом в преисподнюю… Хозяйка преисподней – миниатюрная рыжеволосая женщина в красном до полу халате – стояла и смотрела на Гурона зелеными глазами. В ее правой руке дымилась длинная сигарета. Он протянул цветы.
– Желтые хризантемы, – сказала она глубоким грудным голосом. – Желтые…
Сквозь щель в шторах тек лунный свет… в этом нереальном свете лежали на полу спальни хризантемы. Вероника перевернулась на живот, потянулась за сигаретой. Огонек зажигалки осветил лицо без косметики, морщинки в углах глаз, миниатюрный кулончик – символ Водолея – на золотой цепочке. Огонек зажигалки погас, вспыхнула сигарета.
– Зачем ты приехал? – спросила Вероника.
– Ты сказала: немедленно приезжай.
– Когда я говорила: не уезжай, – ты меня услышал?
Он сел, взял со столика пачку "мальборо", спросил:
– Ты замужем?
– Была… зачем ты позвонил?
– Извини, – сказал он и поднялся.
– Куда ты?
– Хочу поставить цветы в воду… погибнут.
– Ставь-не ставь – все равно погибнут.
Он не обратил внимания на эти слова, подобрал цветы с полу и вышел.
В кухне он положил цветы в раковину, открыл кран с холодной водой. Потом опустился на стул, прикурил и долго смотрел, как сигаретный дым растворяется в лунном свете.
Вспыхнуло электричество, Гурон повернул голову – в двери стояла Вероника. Молочно-матово светилась кожа под незапахнутым халатом.
– Выпьем за встречу? – спросила она.
– Да… да, конечно. Я вез шампанское, но… меня ограбили.
– Тебя? – спросила она, широко раскрывая глаза. – Тебя ограбили?
– Но у меня есть водка, – торопливо произнес он, понимая, что говорит что-то не то.
Вероника опустилась на табуретку, стряхнула пепел с сигареты и засмеялась.
– Почему ты смеешься?
Она продолжала смеяться, и в этом смехе было что-то неправильное.
– Почему ты смеешься?
Она смахнула слезинку, затушила сигарету и сказала:
– Какая водка? Ну какая водка, Жан? Мы будем пить виски. Мне подарили замечательный шотландский виски… горе ты мое!
– А кто тебе подарил?
– Да какая разница? – беспечно произнесла она. – Мы просто будем пить хороший виски.
– Виски – он? – зачем-то спросил Гурон.
– О, господи! О чем ты спрашиваешь!.. тебе это надо?
– Не знаю.
– Вообще-то, согласно нормам русского языка, виски – несклоняемое существительное среднего рода, то есть – оно. А вот Вертинский считал, что виски – это он. Я больше верю Вертинскому.
– Кому?
– Александру Николаевичу Вертинскому. Он пел: "Как хорошо с приятелем вдвоем сидеть и пить простой шотландский виски".
Вероника посмотрела на Гурона долгим-долгим взглядом и сказала:
– Сейчас мы с тобой, Жан, будем пить виски. Я принесу, а ты пока достань бокалы… помнишь, где стоят?
Гурон помнил. Он поднялся с табуретки и вдруг подумал, что совершенно гол… раньше он не стеснялся наготы в присутствии Вероники, а сейчас вдруг…
– Что это? – спросила она за спиной.
– Что? – произнес он, оборачиваясь.
– Что это? – глухо повторила она, с ужасом глядя на Гурона… на рваные багровые рубцы на левом боку и ноге. Он понял, почему ему мешает собственная нагота.
– Это? Это… немного не повезло – упал, – сказал он правду… почти правду… маленькую-маленькую долю правды. Вероника закрыла лицо руками и заплакала – жалобно, по-бабьи. Он присел рядом, обнял за плечи и стал успокаивать, что-то шептать в ухо. Сам понимал – ерунду, банальщину… ее тело под халатом вздрагивало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93