Отец всегда гордился тем, что сын у него боевой офицер. Он говорил: ты служишь Родине, сын. А ты говорила: береги себя, сынок… я знаю, что втайне от отца ты ходила в церковь и ставила свечки. Возможно, твои молитвы помогли мне выжить. Ты знаешь, мама, что я безбожник, но теперь мне почему-то кажется иногда, что это твои молитвы помогли мне выжить… прости меня, мама. Я служил Родине и не смог прийти на твои похороны… теперь оказалось, что все то, ради чего я воевал и сидел в плену, – ошибка. Чудовищный Большевистский Эксперимент. Тупиковая Ветвь Исторического Развития… В центре Москвы за доллары скупают наши ордена… какие-то уроды запросто продают русских женщин в рабство за границу… по улицам разъезжают бандиты… Прости меня и ты, отец. Может быть, даже хорошо, что ты не дожил до Этого. Ты бы не смог спокойно смотреть, как подонки торгуют орденами Героев. Ты всегда говорил мне, что превыше всего – честь офицера. Я видел офицеров, которые лезут на штурм банка. Их бьют дубинками, но они все равно лезут… за этими самыми долларами. Я не осуждаю их. Я понимаю, что у них семьи, дети… Но я не уверен, что смогу продолжать службу в армии, в которой служат такие офицеры. Порой мне кажется, что люди на улице смотрят на меня и думают: он тоже из этих… прости меня, отец.
Я не знаю, в чем я виноват, но знаю точно: я – виноват… Простите меня.
Гурон сидел, задумавшись. Щебетали птицы, припекало солнце. Мимо Гурона, по разбитой, в ухабах, дороге, проехал похоронный автобус. Вслед за ним ехал черный "мерседес", потом вереница машин, почти сплошь – "девятки" с тонированными стеклами, некоторые – без номеров. Замыкал кортеж еще один автобус. Гурон проводил их взглядом. Процессия проехала метров тридцать, остановилась возле свежевырытой могилы. Из автомобилей неторопливо выбрались молодые мужчины – крепкие, коротко стриженные, в черных костюмах. И женщины в черных платьях. Выбрался поп в рясе. Из замыкающего автобуса высыпали человек десять военных музыкантов с инструментами. Из первого автобуса вынесли гроб – даже на вид очень дорогой, с массивными бронзовыми ручками. Четверо мужчин понесли его к могиле. Все четверо были неуловимо похожи друг на друга. Гурон даже подумал сначала: братья. Потом понял: нет, сходство в другом. И не братья они – братва… парни с горячего асфальта. Он сделал глоток водки и выкурил сигарету. Встал, прошептал: до свиданья, – и медленно двинулся к выходу.
Когда он отошел метров на триста, ветер донес до него звук траурной музыки – военный оркестр исполнял "Адажио" Альбиони на могиле бандита.

* * *
Чапов протянул Гурону листок бумаги. Гурон взял в руки, прочитал: "Кораблева Анфиса Антон., 18.04.1970., г. Пс., Железнодорожная, 23. Выехала в Т. 03.09. 89., З/пас. 43 ? 253278. Кораблев Юрий Антон., 17.02.76., Кораблева Антонина Дмитр., 03.03.48.".
Гурон подумал: значит, ей было всего двадцать два… сказал:
– Спасибо, Саня.
– Считай, что тебе повезло, – ответил Чапай. – Есть у меня во псковском розыске хороший кореш… он и помог. Кстати, рассказал, что вместе с Кораблевой пропала еще одна девушка – ее подружка Екатерина Листьева. Туркам был направлен запрос. Они дали ответ в том духе, что да, мол, границу обе гражданки СССР пересекли, в Турцию въехали… но о дальнейшей их судьбе ничего неизвестно. Кстати, кореш мой псковский через неделю будет в Петербурге. Если тебе, Ваня, нужны подробности, то…
– Не нужны, – перебил Гурон. Чапай посмотрел внимательно, потер подбородок и сказал:
– Я в душу тебе, Жан, лезть не хочу, но… Как бы поделикатней?.. Тут, понимаешь ли, такие дела, что… в общем, Анфисы Кораблевой, скорее всего, в живых уже нет.
– Я знаю, – сказал Гурон.
– Понятно, – озадаченно произнес Сашка, но расспрашивать не стал.

* * *
Гурон сошел на перрон. Голос Анфисы произнес: …город у нас древний, красивый. Кремль у нас старинный, церквей много…
Н у, здравствуй, древний Псков. Гурон сунул в рот сигарету, пошел по перрону.
Железнодорожная оказалась на самой окраине. Там, где собственно город уже кончился, где стояли частные дома с садами и огородами, с поленницами дров. Гурон медленно шел по разбитому, потрескавшемуся асфальту… ноги отказывались идти, но он все-таки шел.
Дом № 23 он нашел почти что в самом конце улицы. Остановился у калитки. На участке росли яблони, закрывали фасад одноэтажного дома под старым, потемневшим от времени шифером. Гурон поднял щеколду, распахнул калитку. Навстречу ему выбежала мелкая трехцветная собачонка с рваным ухом, тявкнула дважды, уставилась на Гурона черными блестящими пуговицами глаз.
– Привет, – сказал ей Гурон. Собачонка закрутила хвостом. – Хозяева-то дома?
Собачонка тявкнула еще раз. Гурон решил, что это означает: да, – и пошел по дорожке к дому. Он прошел между яблонь, кустов красной смородины. Ему открылся огород с грядами картошки, слева – дом, справа – сарай и поленница. На низеньком крылечке сарая сидел юноша, возился с мопедом. Несколько секунд Гурон смотрел на него, потом окликнул:
– Юра.
Юноша вскинул голову, близоруко сощурил глаза. У него были подбородок и губы Анфисы… Он поднялся, вытер руки грязной тряпкой. Гурон через силу улыбнулся, подошел.
– Здравствуй, Юра.
– Здравствуйте, – ответил Юра неуверенным, ломающимся голосом. Гурон протянул руку:
– Давай знакомиться. Меня зовут Николай.
Юра показал испачканные в смазке ладони, Гурон пожал ему руку выше кисти, кивнул на мопед, спросил:
– Ремонтируешься?
– Да вот… ступица…
– Ступица… а мама-то дома?
– На работе… вы к маме?
– К маме… и к тебе тоже. А скоро придет Антонина Дмитриевна?
– Теперь уже скоро.
– А можно я подожду здесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93