В коридоре кто-то пьяно заорал.
– Толком не объяснишь, Коля… я сама-то из Пскова. – Гурон подумал: елки-палки, почти землячка! – а Анфиса спросила: – Не бывал во Пскове? – Гурон соврал: нет. – Зря, город у нас древний, красивый. Кремль у нас старинный, церквей много. Так вот: я сама-то псковская, скобарка. Мама у меня там, младший брат – Юрка… я в техникуме училась, в сельскохозяйственном. А тут началась эта перестройка горбачевская, кооперативы… потом пошла мода челночить… кто в Польшу, кто в Турцию за шмотками. Меня подружка, Катька Листьева, подбила попробовать. Ну, я разок попробовала, смоталась в Польшу… понравилось. То есть, конечно, нечему там нравиться – ничего там хорошего нет. Но жить-то надо! Отец нас бросил, когда мы еще совсем маленькими были, мать одна нас поднимала – тяжело! А тут еще и перестройка эта… в общем, я один раз съездила, кое-что заработала. А тут говорят: Польша – фигня, в Турцию надо ехать. Но это уже по-серьезному надо ехать, с реальными бабками – тогда круто приподняться можно… у меня денег-то настоящих не было. И у Катьки не было. Стали занимать. Взяли у одного барыги под проценты чумовые… много взяли. В общем, поехали мы с Катькой… и попали!
– Куда попали? – спросил Гурон.
– В полную жопу! Ограбили нас в солнечной Аджарии. До нитки обобрали, до копейки. Джигиты с обрезами автобус наш остановили и все – привет! А долг отдавать надо? Надо! А отдавать нечем! А проценты капают! Каждый день!.. Наш барыга и говорит: чего делать будем, девоньки? Мы ему: Казбек, дай кредит еще раз – все сполна отбатрачим… Э-э, говорит наш "благодетель", да вы совсем ох…ели! Так дела не делают… Мы: а как быть-то? Нет у нас ничего… Ладно, говорит, подмогну вам. Поедете в ту же Турцию, но не челночить, а работать… Как? Кем?.. А, говорит, танцовщицами в бар. Вы девочки обе спортивные… а мы с Катькой обе-две художественной гимнастикой раньше занимались… вы, говорит сволочь Казбек, девочки спортивные, все у вас получится. А заработки там хорошие. И долг отдадите, и бабок срубите… нам, конечно, страшно, но Казбек говорит: да не бойтесь вы ничего. Я уж не первых вас отправляю. Еще и спасибо мне потом скажете… Вот гнида! Если бы могла – своими бы руками придавила гада, на кусочки бы порезала…
Анфиса умолкла, взяла из руки Гурона сигарету, затянулась сильно, от души. Гурон удивился тому, с какой ненавистью сказала женщина про этого неизвестного ему Казбека.
– Что же дальше? – спросил Гурон.
– Дальше-то? Поехали мы… приехали в Анкару. Нас встречает господин Хафиз – три подбородка, пальцы в перстнях. Сам любезный, как мармелад. Улыбается, цветет и пахнет. Как там, говорит, поживает мой брат Казбек? В общем, отвез он нас на красивой машине в дом загородный. Паспорта сразу забрал. Сказал: на регистрацию, мол… Мы спрашиваем: а где, господин Хафиз, мы работать будем? А здесь, говорит, и будете работать… Как – здесь?.. А так – здесь! Сейчас и приступим к проверке профессиональных качеств. Покажите мне, как вы умеете делать минет. Мы, конечно, в трансе обе. Сначала даже подумали, что ослышались, не поняли его. Но он быстро нас вразумил – избил обеих, изнасиловал по-всякому. Мы не понимали ничего, мы в шоке были, кричали про полицию… ох, дуры мы были наивные! Ох, дуры!
Анфиса покачала головой, замолчала. С сигареты на пол упал длинный столбик пепла.
– Про что я говорила? Ах, да, про полицию… через три дня, когда нас уже обломали, была и полиция. Пришли к Хафизу двое детективов. Я одному и говорю: так, мол, и так: нас здесь силой удерживают, насилуют, избивают… А он смеется: а ты зачем сюда приперлась? Ты думала: тебя здесь будут халвой угощать? Ты давай-ка отсоси у меня для начала… так-то, Коля. А ты говоришь: полиция!
Гурон ничего не говорил про полицию. Он вообще ничего не говорил. Он сидел, молчал и слушал. Было очень противно.
– Что, Коля, – интересно тебе? – спросила Анфиса. Гурон не ответил. – А давай-ка выпьем, Коля.
– Не хочу…Ты когда из Союза уехала в эту свою Турцию? – спросил Гурон.
– В мою? Издеваешься? Издеваешься, да?
– Нет, не издеваюсь… просто спросил.
– Тыщу лет, как уехала. Дома, поди, считают, что меня и в живых-то нет… в восемьдесят девятом уехали мы. В сентябре.
Гурон стиснул кулак – он тоже улетел из Союза в сентябре восемьдесят девятого.
– Давай-ка выпьем, Коля, – сказала Анфиса.
Гурон налил водки. Выпили. Анфиса вытерла рот рукой, размазала помаду, закурила и продолжила:
– А хуже всего стало, когда нас албанцам продали. Вот эти совсем зверье… ой, зверье! У Хафиза нас хоть кормили нормально, почти не били… а как же? Синяки товарный вид портят. А уж у албанцев что было! Я и вспоминать не хочу. Был там один – Азиз… ох, сволочь какая! Катюха бежать попробовала. Поймали, избили до полусмерти. Она кровью мочилась… где сейчас – не знаю. Да и жива ли? Мне одна девочка-хохлушка говорила, что продают для садистских фильмов. А там-то и изувечить могут, и убить…
Гурону не хотелось верить в то, что рассказывает Анфиса, но он чувствовал, что женщина не врет.
– Потом меня албанцы продали сюда… как дело было, не помню – кололи меня чем-то. Да мне, по правде сказать, уже было все равно… В общем, так я здесь и оказалась. Сначала в Порту работала, потом сюда, в Лиссабон перевезли, и стала я Николь. Француженка. Парижанка. Вот так-то, Коля-Николай… а ты говоришь: не пей.
Гурон ничего не говорил. Гурон молчал. Внутри него поднималась волна гнева. Он понимал, что Анфиса, как и он, оказалась в плену, в рабстве.
– А ты сам-то откуда? – спросила Анфиса после долгой паузы.
– Я? Я с Урала.
– А домой, в Россию, когда твой траулер пойдет?
Гурон посмотрел на женщину исподлобья и вдруг сказал то, чего еще минуту назад не собирался говорить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93