Толкунов натолкал в носки газетной бумаги, навернул на ноги несколько портянок. Потопал по чисто вымытому полу — опробовал. Свободно, конечно, нога болтается, зато тепло и не жмет.
И все же выглядит цирковым клоуном…
Не зря попутчик давится от обидного смеха, отворачивается.
— Ничего смешного, — обидчиво покривился Серафим. — В тайге и не в таких нарядах ходют… Спасибо Евдокии — обмундировала. Сохранилась у бабы мужняя одежка — ушила её, подровняла. За курткой пришлось сбегать к соседям, после — к бабам, живущим на заимке. Ночь, тьма — хоть глаза выколи, а Евдокия, заради постояльца, не напугалась — побежала. Хорошая она баба, Тарас Викторович, повезло мне с ней… Правда, не в меру болтлива, да я не лыком шит — воспитую…
Машина «споткнулась» на очередной колдобине. Толкунов ударился плечом о борт и невольно вскрикнул.
— Надо бы верхней дорогой ехать, — пробурчал он, растирая ушибленное место. — Дерьмовый водитель сунулся в непролазную грязь…
— Разве есть другая дорога?
— Поверху сопок, через перевал. Там камни ужасть какие, но все ж не грязь… Это Евдоха присоветовала нижнюю дорогу, а я, дурак, послушался бабы.
Помолчали. Прапорщик что-то бормотал, ругался в адрес водителя-неумехи.
— И к кому бегала твоя сожительница за одежонкой? — максимально равнодушным тоном перебил стоны спутника сыщик, но внутри у него все замерло. — На твою фигуру непросто одежонку отыскать…
— Не одежонку — куртку, — поправил Толкунов, горделиво откинув назад. — Разбудила соседей — не нашли, пришлось бедолаге бежать аж к Афоньке. Есть такой мужик на заимке — представительный, солидный. Вроде меня. У него и позычила…
Серафим подергал пору старенькой куртки, пытливо поглядел на собеседника — как тот реагирует на упоминание «представительности» и «солидности»? Насмешливо усмехается либо уважительно кивает? Вроде смотрит понимающе и уважительно.
А Добято сейчас не до переживаний помощника. Заложив в память для последующей разработки ещё одно имя — пока незнакомого Афоньки, сыщик несколько минут помолчал. Будто собирался с силами для следующего вопроса.
— Пока есть свободное время, расскажи ещё раз про свое расследование, — попросил он.
Тарасик сейчас — натянутая пружина. Если он рассчитал правильно, Гранд не упустит возможности ликвидировать сыскаря, повисшего на его хвосте. Узнав от Евдокии время выезда «охотников» и намерение ехать именно нижней дорогой, Убийца либо сам заявится в удобное место, либо пошлет своих шестерок, которыми он наверняка обзавелся.
— Какое там расследование, — скромно отмахнулся Серафим. — Командир не дал развернуться. Только и удалось «пощупать» травяную колдунью. С самого краю…
Добято вторично слышит эту историю, но все ещё надеется, что Серафим припомнит дополнительные детали, пусть мелкие, казалось бы, ни о чем не говорящие. По мнению сыщика любой сыск опирается именно на мелочи, ибо крупные «камни» оседают на дно, они легко просматривются поэтому пользы от них, как от козла молока. А вот мелкие, малозаметные, если сложить их вместе, могут привести к серьезным умозаключениям, такую составить «мозаику» — пальчики оближешь.
Но ничего нового от прапорщика он так и не услышал. За исключением очередного потока нескрываемой похвальбы.
— Кто такой Чудаков? — спросил Тарасик, оглядывая придорожный кустарник и выступившие из темноты кедры. — Он что — друг Королева?
Убивать московского посланца Гранд сразу не станет — вдруг тот заявился по его прогнившую душу не один. Значит, появится надежда расправиться с Убийцей…
Прапорщик задумчиво поглядел в глубь лесного массива. Будто попытался высмотреть среди деревьев или в зарослях багульника поджарую фигуру помощника лесника. На самом деле ему страх как не хотелось исповедываться перед дотошным москвичем и он выискивал способы увильнуть от ответа или свести его, этот свой ответ, к набору ничего не говорящих слов.
Добято терпеливо ожидал. Замешательство несдержанного на язык болтуна насторожило его. Что связывает прапорщика с помлесника и помлесника с Убийцей? Если из этой формулы выбросить середину — Чудакова, что останется? Гранд — Толкунов?
Тьфу, черт, какая бессмыслица лезет в башку! Из прапорщика преступник, как из Виноградова — няня в детском садике. И все же интересно, что связывает работника лесничества с врио начальника тыла отряда? Какие невидимые ниточки связали этих разных людей?
Сыщик не знал, даже догадаться не мог, что год тому назад два разных по характеру человека — старшина медвежьепадьевской роты и помощник лесника из Голубого распадка — подружились на почве любви к бутылке. Как выразился немногословный Василий: один пьет — злой алкоголик, вдвоем — добрые приятели.
Иногда, пользуясь попутным транспортом, Серафим навещал Голубую заимку, гораздо чаще Василий приезжал по делам в лесничество. В Голубом распадке друзья распивали на квартире Чудакова, в Медвежьей Пади — у заботливой и запасливой Евдокии. И там и там — самогон. Плохо очищенный, мутный, но настоенный на лесных ягодах. Магазинное пойло — не в чести, как любит приговаривать Васька: фабрикой воняет. А вот профильтрованный через газетную бумагу и активированный уголь, сдобренный таежными ягодами самодельный спиртной напиток и душу веселит, и головную боль не вызывает.
Чокаясь граненными стаканами, друзья говорили о виражах и вывихах современной политики, об охоте и рыбалке, и, не без того, о бабах. Особое внимание Чудаков уделял своему начальству, Толкунов — своему командованию. Доставалось и тем, и другим.
Прапорщик щебетал лесной птахой, помлесника иногда вставлял в его трели короткие словечки с непременными матерными присловьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79