— Это все твое войско? — изумился бандит. — Знатно купил меня, подлюга… Да я бы вас разрезал на мелкие кусочки, кабы знал… Постарел Серега, коли трое мальцов его повязали…Семка под прикрытием машины радостно ощупывал меня, хлопал по спине, отпускал чувствительные пинки.— Живой, строитель?.. Бельишко поменять не требуется? А то я прихватил кальсоны с собой… На всякий случай.Отшучиваться нет сил. Дрожь сотрясала мое тело, от головы до ног пробегали противные волны, тряслись губы, слезились глаза…— Молодец, дружище, молоток! — подбадривал меня Кислицын, не торопясь покинуть уютное прикрытие самосвала. — Дрожишь, конечно; знатно. Да и то ясно, на твоем месте и я бы дрожал… На вот, хлебни…Ч глотнул из фляжки спирт, и задохнулся. Но дрожь в руках и ногах почти исчезла.Когда мы вышли, наконец, из-за машины, вес было готово к движению. Курков в наручниках стоял между пограничниками и злобно усмехался.— Лучше бы, конечно, отправить пацана на тот свет без исповеди, но раз не получилось — хоть напугал до полусмерти… Ишь, какой серый! Сто лет проживешь теперь, малявка! — болтал он, скрывая собственный страх, который, видимо, мучил его. — Стрелять меня не станут — отсижу срок, после встретимся, всажу в тебя столько пуль, сколько будет в обойме…— Двигай, паскуда, — подгонял пленного пограничник. — А то допросишься. — Он поднес к лицу Куркова мосластый кулак…Вышли к дороге. Здесь стоял грузовик с солдатами, знакомый «газик». От него бежал, переваливаясь, будто утка, подполковник. За ним — Сичков.— Жив, курилка, — одышливо, запинаясь, говорил Малеев, но за внешне насмешливыми словами я уловил волнение. — Ну, ты даешь, строитель, ну ты даешь… Попрошу Анохина упечь тебя за самовольство на гауптвахту суток на десять, не меньше…— Спасибо… Отосплюсь…На Куркова никто не обращал внимания. Он стоял, переводя иронический взгляд с одного лица на другое. Как будто говорил: радуйтесь, паскуды, торжествуйте, отсижу, выйду на волю — посчитаемся, поглядим, чей козырь старше… 4 На стройке, тем более, особой, время движется рывками, в точном соответствии с ритмом штурма. А штурм превратился для нас в привычный режим работы.Незаметно пробежало лето. Уже три сооружения сданы под спецмонтаж, захлебываясь от напряжения, недосыпая и недоедая, мы форсируем сдачу оставшихся двух «подземок». На другой стороне железной дороги, напротив прирельсового склада вымахали три жилых четырехэтажных дома, пара казарм и прочие здания и сооружения гарнизона.Только в октябре Анохин решился удовлетворить мою просьбу об отпуске. У него в сейфе мирно лежит добрый десяток рапортов начальника особого участка аналогичного содержания. Не считая телефонных переговоров по этому поводу. Первый рапорт датирован месяцем, когда Китов привез мне с почты в Анютино Оленькино письмо-записку…И вот — свершилось. В уютной кабине «зилка» рядом с водителем уместились два офицера: я и лейтенант Стеков. В кузове аккуратно привязан мой походный чемодан, прикрытый шинелью.Представлю сейчас Кругомаршу врио начальника особого участка, получу отпускное свидетельство, проездные, денежки, и двину поездом до ближайшего аэропорта. По-моему, езды — часов пять, не меньше. Оттуда ближайшим рейсом — на Запад…Нет, не к родителям! Им я уже написал, многословно просил извинить сына. Заеду позже и… не один, а с женой… Надо же, тридцать один минуло, а думаю о жене, как о неземном блаженстве… Погоди, Димка, задаст тебе Оленька и за вечные опоздания к обеду, и за ночные бдения над чертежами и нарядами, и за частые командировки… Ну и пусть ругается — не страшно. Зато появится в моей одинокой жизни родной человек, а вскоре появятся и дети…Иван уважительно не нарушал моих мечтаний. Он рассеянно поглядывал на сопки в осеннем уборе, поселки и деревушки, припаркованные к дороге. Ему эти картинки были в новинку, мне — изрядно надоели…Прибыли в Лосинский гарнизон. Впереди показались парадный въезд на территорию штаба армии и знаменитая лужа.— Форсанем, товарищ капитан? — спросил водитель, видимо, проинструктированный своим предшественником. — С виражом?— Я тебе повиражирую! Ишь, ты, нашелся на мою голову лихач… На пузе проползи, шепотом — понял?Кажется, я взрослею. Есть от чего: начальник участка, капитан, а через полмесяца — женатый человек, глава семьи! Звучит, а?На площадке перед штабом УНР оживленно. Повсюду стоят, беседуя, мастера и десятники, прорабы и начальники участков, смеются, обмениваются новостями, подшучивают друг над другом.Неподалеку от входа — Вах и Сиюминуткин. Горячий армянин размахивает правой рукой — левая все еще на перевязи, гортанно выкрикивает, доказывая свою правоту. Сиюминуткин хитро усмехается, говорит тихо и, на первый взгляд, доброжелательно. Но мне ясно, что доброжелательностью здесь и не пахнет — одно ехидство.Не успели мы с Китовым выйти из машины, нас окружили прорабы. Приветственные возгласы, шутки сыпались градом. Арамян повернулся на шум.— Вах! Баба-Катя! Сколько мы не виделись, Боже мой! Почему в Славянку не заезжаешь, зачем забываешь друзей?— Никого я не забываю — просто нет времени… Зачем вы собрались? Ведь отчеты сдали неделю назад…— Дедок собрал. День технической учебы для малограмотных инженеров, — сообщил Родилов, незаметно от армянина, кивая на него.Как же я позабыл? Станет Дедок до вечера жевать давно известные истины, обильно посыпая их фактами, добытыми при осмотрах строительных площадок… Необходимо побыстрее получить отпускные, доложиться Кругомаршу и гнать на вокзал. Опоздаю на пассажирский — махну аэропорт на товарняке…— Капитан Васильков, к начальнику!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77