Несмотря на ночную тьму, он должен был разглядеть хотя бы общие черты человека, поджидавшего секретчицу. Худой или толстый? Высокий или низкого роста? В куртке или в пальто? Манера передвигаться?Вникать, пытаться выяснить детали я не мог — Сережкин вполне заподозрил бы допрашивающего. Перед ним же не полномочный представитель той же прокуратуры — примитивный прораб особого участка…Пока Сичков, раскачиваясь неуклюжей фигурой, будто осина на ветру, ходил за билетом, я решился немного углубиться в интересующие меня, как сексота, события. Так, ненавязчиво, слегка.Едва открыл рот, чтобы выстрелить по капитану заранее приготовленной фразой, — рядом на лавочку уселся наш кладовщик Никифор Васильевич. В коротком тулупчике, лисьем малахае, с емкою корзиной. Видимо, нацелился кое-что реализовать на «черном» рынке. Знал я — недавно заколол кабанчика, вот и вез на продажу сальце и мясо.— Тоже — в гарнизон? — осведомился я на всякий случай.— Вроде, туда…Я досадливо поморщился. Вот невезение! Неужто кладовщик в эту субботу не мог посидеть дома? Отделаться от него не так-то просто.Никифор Васильевич отличается удивительной общительностью. Всех в поселке — не удивлюсь, если и за его пределами! — он знает досконально. По-моему, поселковые новости становятся ему известными задолго до своего возникновения. Если он говорит, что соседка Дарья разродилась, а она все еще таскает воду из колодца, можно быть уверенным, что завтра послезавтра в ее хате запищит новорожденный. Если Никифор Васильевич утверждает, что стрелочник Сергей умер — заранее готовься к поминкам.Маленький, шустрый, кладовщик влезает в любой разговор, используя любую малозаметную щель. Он старательно расковыривает ее, постепенно превращая в пролом. Не проходит и получаса, как, к удивлению беседующих, они превращаются в бесправных слушателей, а в центре внимания оказывается щуплый старичок.Вот и сейчас мы с Виктором были вынуждены прочно замолчать.— Рынок — перво дело, — разглагольствовал Никифор Васильевич, пристроив корзину на место, которое только что занимал Валера. — В первую мировую, помню, служил я в експедиционном корпусе. Хранцузам подмогали. И был в нашем взводе ефрейтор Родька Малиновский…— Малиновский? — удивился Сережкин. — Это какой? Уж не наш ли?..— Он самый. Родька-пулеметчик… Дружки мы с ним были. Опосля пять писем отправил в Москву и ни одного ответа. Куда там, заважничал дружок, генеральские, а то и маршальские погоны на плечи приспособил… Так вот, Родька ужасть как любил хранцузские рынки…Я понял — доверительный разговор с Сережкиным не состоится. Никифор Васильевич трещал без умолку. Вокруг лавочки начали скапливаться пассажиры, подмигивая друг другу и ухмыляясь. Словоохотливого старичка все знали. Подошел и Сичков, уперся в нас смеющимся взглядом. Дескать, попались, не скоро выберетесь из дедовой болтовни.— Шляется парняга между рядами, приценивается, щупает одежу, примеривает на себя. Прикупить — жила слаба, денег нам не давали… Но однажды купил все же., . палку с крюком. Зачем понадобилась Родьке та палка — невдомек.— Может, к пулемету пристроить? Чтобы, значит, из-за угла пулять? — предположил бородатый мужик с мешком за плечами.Общий хохот. Вместе со слушателями хохотал и Никифор Васильевич.Из-за сопки выполз поезд. Толпа рассредоточилась по перрону, приготовившись к посадке.Может быть, удастся продолжить интересную беседу с капитаном на обратном пути? Сичков, слышал, собирается остаться в Школьнинске на воскресенье, попировать с друзьями. Господи, сделай так, чтобы кладовщик тоже отправился к кому-нибудь в гости! Или — попал в милицию… Или — тьфу, тьфу! — слегка приболел, и денек провел в школьнинской больничке!А почему я решил, что Никифор Васильевич едет в Школьнинск? Ведь торгануть салом с большей выгодой можно и в Лосинке. Там и гарнизон побольше, и с продуктами, особенно, с мясом, трудности…— Куда решили направиться? — прямо спросил я кладовщика.— В Лосинку баба послала… Сальце продать да рубаху себе присмотреть…— Правильно сделала, — одобрил я. — В Лосинке промтоварный магазин в гарнизоне стоящий. И обувь есть разная, и костюмы…Всю дорогу кладовщик вводил пассажиров в курс его отношений с Родькой-пулеметчиком и с каким-то Иваном Шевелевым.Я с нетерпением ожидал прибытия поезда в Школьнинск. Никифор Васильевич поедет дальше, и мне никто не помешает перед встречей с Родиловымподвести черту под беседой с Сережкиным.Пустая надежда! Никифор Васильевич сошел вместе с нами.— Вы ведь хотели — в Лосинский гарнизон?— Передумал. Я такой — то подумаю, то передумаю. В Школьнинске тожеть рынок есть. И магазеи тамочко имеются. Чего же киселя хлебать в Лосинку? Я лучше с вами побуду, про Родьку расскажу. А вечерком вы — на поезд, а я загляну к дружку давнему Федьке Ахромееву. Вместях ломали трудовой фронт в распроклятые военные года. А, может, и передумаю — с вами возвернусь домой… Когда плануете?От привидевшейся перспективы совместного возвращения меня в пот бросило. Господи, сделай тик, чтобы въедливый дед опоздал на поезд! Господи, пошли сейчас нам навстречу Федьку Ахромеева, чтобы тот увел к себе домой настырного болтуна!— Не знаю, Никифор Васильевич. Все зависит от начальства. Когда отпустит, тогда и поедем…— Ты, прораб, не финти. Не к начальству, чай, приехал — юбилею отмечать. Потому должон знать, когда назад двинешься…. Вот был у меня один дружок. Молокосос такой же, как и ты, прости за неудобное словечко…Снова пошло-поехало! Исторический дед проводил нас до самого Школьнинского участка. Посетовал — коротка дорожка, не успел историю рассказать еще об одном дружке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77