Понятно, любой труд оплачивается. Признания дались ей с трудом, поэтому она вправе требовать компенсации. Натурой. Движения коготков становилось все настойчивей и настойчивей. Соответственно усиливалось дыхание любовницы. Дурно пахнущий пот капал на меня весенней капелью. Прерывисто шептала ласковые, возбуждающие слова. Сладкий… любимый… сильный…
Пришлось проявить активность. То-есть, не оттолкивать, не защищать обслюнявленные губы. Единственно, что я сделал — наглухо перекрыл дорогу к своей ширинке.
— Значит, Айвазян — первый твой муж. Невенчанный. А второй кто?
Женщина расплюснула о мою грудь жирные «подушки», часто дышала. Скорей всего, с дальним прицелом: показать перспективному «жениху», какое чудо ему посчастливилось приобрести.
— Второй и окончательный — ты, Павлуша… Невенчанный, неокрученный. Но со временем все образуется. Уверена! Ибо мы с тобой удивительно подходим друг к другу. Во всем. Такие же наивные и неутомимые, такие же жадные и желанные… Представляешь, сколько я нарожу от тебя детишек?
Учащенное дыхание, дрожь время от времени пробегающая по телу, выступивший обильный пот — явные симптомы надвигающейся грозы. Бешенство у ней, что ли?
Еще не исчерпан запасенный «вопросник». Если не удастся утихомирить страстную бабу, разлетятся мои вопросы по комнате, улетят в открытую форточку. Ибо ничего больше я не узнаю. Подомнет меня торгашка, завалит на диван, сбросит с себя халат. Ведь я — не робот, обычный человек, состоящий из нервов и прочих, опасных, органов, могу не выдержать напора.
Я прислушался к своему организму. Не ощутил ни малейшего желания. Будто рядом со мной не женщина — обычный витринный манекен.
— Погоди. Слишком много сладкого — горьким покажется. Отложим на полчасика.
Коротышка разочарованно вздохнула, нормализовала дыхание и положила голову на мое плечо. Оттуда долетел легкий шелест разнеженного голоска. Недовольное щебетание голодной птахи.
— Ладно, давай свои вопросики. Отвечу. Только поскорей…
В подтексте: быстрей бы разделаться с дурацкими распросами и заняться более приятным делом. Фактически уже обещанным.
— Ты уверена, что мужик с проседью — твой первый муж?
В ответ — иронический смешок, острые зубки прихватили мочку моего уха и сжались.
— Да, уверена.
— Он поздоровался с тобой?
— Михаил никогда ни с кем не здоровается и не прощается по человечески — небрежно кивает. Вот и мне кивнул…
— Все же, о чем он разговаривал с Верочкой? Всего ты могла не услышать, но — отдельные слова, восклицания… Жесты меня тоже интересуют. Нередко они красноречивей слов.
Долгое молчание, очередной, на этот раз более болезненный, укус. Кажется, коротышка изобретает ничего не говорящий ответ… Не получится, милая, не выйдет, слишком важна для меня и Стулова эта «деталька». В комплекте с личностью Айвазяна она высветит пока неизвестные нам события.
— Михаил просил, потом требовал принести ему какие-то коробочки. Верочка не соглашалась. Он настаивал, грозил… Вот и все…
Много или мало? В отношении «коробочек» — много, ибо показывает заинтересованность Айвазяна коллекцией орденов. Если соотнести этот интерес с полученной запиской о выдаче «коробочек» и аналогичная просьба в письме Верочки, получится некая цепочка. Пока болтающаяся в воздухе. Пока!
— С вопросами покончили? — коротышка подняла голову и снова нацелилась на мои губы. — Честно, устала…
— Я тоже устал. Поздно уже, все спят. Давай — по койкам?
Надин подскочила, будто ей под зад подсунули острую иголку, запахнула халат и выскочила в коридор. На прощание хлопнула дверью — снова посыпалась штукатурка…
17
Идиотская стоит погода: утром — холодрыга, днем — несусветная духота. Поскольку я уезжал в Москву рано, пришлось напялить, вместо привычной рубашки без рукавов, давно купленный костюм. Соответственно, повязать старомодный галстук. Носить его — все равно, что вешать на шею удавку висельника: перехватывает дыхание, жмет шею. Короче, дискомфорт. Но костюм без галстука, по моему мнению, примитиная деревенщина. А я человек культурный, творческий, мне нельзя появляться с распахнутым воротом. Тем более, в столице.
Надин еще спала — похоже, напряженная ночная беседа окончательно растрепала и без того изношенную нервную систему. Авось, усталости хватит на пару дней. Если, конечно, Стулов не нацелит меня на добывание дополнительных сведений и мне не придется выстукивать по стене таинственные сигналы SOS.
Дед Пахом измерял расстояние между кухней и туалетом, баба Феня проверяла готовность кухонного оборудования к очередному трудовому дню. Журчала вода из вечно текущего крана, перезвякивались кастрюли и сковородки, о чем-то бормотало радио, наверно, об очередном повышении пенсий. О прыгающих ценах предпочитают помалкивать.
Вот— вот кормилица заявится с подносом, накрытым белой салфеткой.
Я поспешил удрать. Сейчас мне не до старухиных разносолов и непременных вопросов и советов. Если повезет, позавтракаю у Пудова, не повезет — обойдусь без завтрака. Не оттощаю. Представил себе выражение на лице старухи, когда она узнает о моем бегстве и ехидно засмеялся.
Утренние электрички забиты до отказа, кажется, вагоны разбухают — вот-вот лопнут. Мне повезло — удалось занять место возле окна. Толстая торговка притиснула толстым задом к стене, вторая, похоже, коллега первой, водрузила на мои к5остлявые колени громоздкую сумку.
— Потерпите, пожалста, больше ставить некуда, — довольно вежливо извинилась она. — На полу — мешает, на сетку не лезет.
Действительно, куда деваться бедной женщине, зарабатывающей на кусок хлеба с маслом и икоркой ранее нетрадиционным путем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101