Странно, что она в таком состоянии способна трезво размышлять.Я терпеливо ожидал, предугадывая решение вдовы и не одобряя его.— Славик, а зачем нам возвращаться? У тебя — долгожданный отпуск, лишиться которого — невероятная глупость. Меня никто не ожидает. Ни в Козырьково, ни в Москве, вообще — нигде… Поедем в санаторий, подлечимся…— Как ты можешь так говорить? Венька…— А что Венька? Оживет, да? — В глазах ангелочка засверкали негодующие огоньки. — Если бы такое было возможно, отправилась куда угодно: в Козырьково, в Пекин, на Луну… Но зачем зря лить слезы и лишать себя отдыха? Веньку этим с того света не вернешь… Давай поедем в Пятигорск? Прошу. Из санатория можно послать телеграммы, позвонить… Вот и совместим решение всех пробленм с лечением…Подобная бессердечность оглущила меня не хуже, чем удар по голове. Подумать только: у женщины умер близкий человек, пусть не любимый, но все же близкий. А она через час после его смерти, не оплакав, не похоронив, собирается ехать в санаторий. И не одна — с бывшим любовником!На память пришла хрупкая девчонка-подросток, осаждаемая пьяными хулиганами. Ни малейшего испуга — смотрит на них равнодушно, без презрения, даже — с любопытством. Будто на бегающих в клетке белых мышей. Позже, в моих об»ятиях на памятном диване она тоже сохраняла все то же выражение любопытства. И сколько я не пытался с помощью самых интимных ласк заставить Ленку раслабиться, потерять, как мне тогда казалось, деланное равнодушие — так и не удалось. Не добился перевоспитания жены и Крымов…— Почему ты молчишь? Считаешь меня бессердечной, да? Поедем?— Поедем?— Будь по твоему.А что ещё можно сказать? С тех самых пор, когда Ленка стала моей любовницей, убедился — Господь-Бог по ошибке вложив в сооблазнительное женское тело мужские качества. Теперяшняя её реакция на смерть мужа — лишнее тому доказательство.— Когда поедем?— Похороним Веньку и — в дорогу… Нужно узнать, кстати, во сколько здесь обходятся похороны.— Отвернись, пожалуйста…Сейчас Крымова расстегнет платье, достанет надетый на голое тело пояс с кармашками. Там хранятся деньги. Как в остросюжетных романах.— Не надо, — сморщился я. Терпеть не могу пользоваться чужими деньгами, к тому же, взятыми у женщин. — Расплачусь своими. Думаю — хватит.— Сыщицких, — презрительно усмехнулась Лена. — Знаешь сколько слупят за один гроб?Не знаю, но догадываюсь. В Москве или даже в Козырьково похороны влетели бы нам в солидную сумму. Тысяч пять, если не больше.В Майском, то ли народ сохранил доброту и порядочность, то ли цены пониже, но, по заявлению медицинской бабули, мы обойдемся суммой в два раза меньшей. Включая расходы на не избежные поминки.Добрая волшебница оказалась права.За символическую по нынешним временам плату больничный плотник сколотил приличный гроб. Даже оббил его старенькой тканью. Сестры и санитарки принесли цветы. Бабуля за наши деньги спроворила где-то венок.Васин проявлял необычайную заботу: договаривался с плотником, ободряюще подшлепывал хлопочущих сестер, пытался успокоить и без того спокойную супругу умершего. Короче, изо всех сил старался «отработать» невесть какую вину.— Надо бы послать телеграммы родственникам, — нерешительно предложил я. — Вдруг захотят перевезти тело умершего на родину…Лена промолчала, но я знал — она против этого. Почему? Впрочем, мое дело предложить, я всего лишь друг, человек без права решающего голоса.Неожиданно воспротивился главврач— Ожидать приезда родственников нельзя… Лето, жарища.Я вынужден согласиться…На кладбище отправились все ходячие больные, сестры, санитарки, врачи.— Успокаивать не стану, — тихо говорил Дмитрий, вышагивая рядом со мной за гробом. — Понимаю, словеса только усилят горе. Вот что хочу сказать. На небесах — своя «бухгалтерия» — приход, расход. Там записано кому когда ложиться в землю, кому нарождаться, кому жить-поживать. Ничего не переиначишь… Поэтому ты не особо переживай…А я, между прочим, уже и не переживал. Тошно, не без этого, обидно за нескладную судьбу Веньки. Но не больше. Кажется, Ленка заразила меня цинизмом.Медицинская добрая волшебница принесла для вдовы черный платок и Крымова шла в нем, глядя поверх голов куда-то вдаль. Губы поджаты, глаза пересушены. То ли демонстрирует окружающим свое горе, то ли сдерживает ироническую улыбку…А по какой причине ей улыбаться? Избавилась от опротивевшего мужа? Что-то я не замечал этой «противности». Вечно супруги перешептывались — нежно, дер ась за руки. А однажды, не заметив моего присутствия, целовались.Впрочем, далеко не всегда поцелуи — свмдетельства горячей любви. Я знал пару, которая на людях облизывалась, а наедине так зубатиись, что летели пух и перья. Сам при семейных разборках, конечно, не присутствовал — соседи посвятили.И все же, смерть и веселье несовместимы…Похоронили Крымова в два часа дня. Пригородный поезд отправляется от Майского вечером и прибывает на узловую станцию, на которой останавливается наш экспресс, в десять. Даже с учетом всевозможны задержек и опозданий мы успеваем.Наконец, тягостный для меня и Ленки ритуал завершен. Могила засыпана, украшена цветами, в изголовьи поставлен крест.— А теперь немного посидим в моем кабинете, — пригласил Васин. — Шикарного стола не обещаю — время нынче нищенское. Выпьем медицинский спиртик, закусим малохольными огурчиками. Проводим в последний путь-дорожку умершего… Не обессудьте за скромное угощение, бедно, зато — от души…Разговорился Станислав Платонович — не остановишь.— Разрешите внести и нам свою лепту в немалую стоимость поминок, — предложил я, вытаскивая из кармана похудевшую стопку купюр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57