— Пришлось повкалывать…
— С кем повкалывать? — с издевкой спросила Ольга. — Говори уж прямо: ночевал у любовницы, она и заплатила за хорошую «работу».
— Может быть, отложим этот разговор на вечер? Устал ведь — ночь за рулем, ездить сейчас небезопасно, а сейчас мне на работу…
— …за которую ты получаешь гроши, — закончила за меня жена. — Права мама, ты — тунеядец и мерзавец, каких мало. Мало того, что не в силах содержать жену достойно, так еще и гуляешь… Того и гляди, подцепишь «венеру», заразишь меня… Ну, как тебя по-другому назвать? Мерзавец и подлец!
На кухне, где проходила супружеская «разборка», появилась тёща, женщина необъятных габаритов с мощным бюстом и короткими ногами. Делая вид, что гасит разгорающийся конфликт, она активно принялась подбрасывать в него «дровишек».
— Бедная моя доченька! Не нервничай, не трави себя. Мужики все одинаковы, они нас не поймут… Надеюсь, Коленька образумится, найдет вторую работу… Знает же он, как трудно мы живём…
— Этого мало? — Я показал на разбросанные по столу купюры.
Что тут поднялось! Ольга перешла на непечатные выражения, тёща разбавляла их ядовитой, но подслащенной водичкой. Отмолчаться не удастся. Молчание — по мнению матери и дочери — признание вины, и оно неизбежно влечет за собой самые жесткие наказания. В виде оскорблений и угрожающих размахиваний кулаками.
Единственное спасение — не дожидаясь обещанного завтрака, бежать на стройку. Под аккомпанемент упреков я быстренько побрился, постоял под холодным душем и облачился в рабочую «униформу» — костюм с темной рубашкой и ярким галстуком.
В редкие дни мира мы выходили из дому вместе с Ольгой. Я — на стройку, она — в префектуру. На этот раз жена в категоричной форме уведомила: предпочитает отдохнуть от моего присутствия, просит не звонить ей на работу, но ровно в семь с четвертью быть дома. Для продолжения «допроса».
Меня настолько измучила бессонная ночь и связанные с ней страхи, что я был не в силах отшутиться или возмутиться. Молча отправился «запрягать» «москвича». Теперь можно пренебречь обычной экономией и ездить на работу не в переполненном общественном транспорте…
Управление готовило к сдаче девятиэтажный дом. Спешно настилались полы, подгонялись окна и двери. Из квартиры в квартиру сновали «малярки» — подкрашивали, подмазывали.
Будто сонная муха, я переползал с этажа на этаж, односложно отвечал на вопросы мастеров, кивал бригадирам. Следить за качеством выполняемых работ, гонять алкашей, отсыпающихся по углам, не было ни сил, ни желания.
Меня донимала одна мысль: почему я не признался Никите в том, что возил в Ногинск подозрительных пассажиров?… Каких там подозрительных — явных бандюг, угрожающих мне оружием.
Причина одна: надежда на получение через десять дней обещанных «кусков». Признаешься, Тихона и Владика арестуют, и желанное вознаграждение пойдет прахом.
Когда, утомившись, я забрался в вагончик и уселся за письменный стол, делая вид, что изучаю давно изученные чертежи, заявился свояк. В штатском облачении — нечто среднее между спортивной курткой и пиджаком — он выглядел менее внушительно, чем в милицейской форме. К тому же был малость навеселе, видимо, приняв после дежурства обычную дозу.
— Здорово, Коля, — провозгласил он, усаживаясь напротив меня. — Дремлешь помаленьку?
— Утром здоровались, — недружелюбно ответил я. — И чего тебе неймется! На твоем месте опрокинул я бы стакашек и отрубился до обеда.
— Не один опрокинул — два… Не помогло. С твоей сеструхой не уснешь. Погнала за краской. Вздумалось панели в прихожей подновить. Заикнулся, было — устал, всю ночь глаз не сомкнул — куда там! Шагай и все тут! Не то пожалеешь… Крутой характер у Фимки…
— Поймали бандюг? — с тайной надеждой спросил я.
— Разве поймаешь, — раздосадовано развел руки в стороны Штопор. — Они, небось, доехали на автобусе до кольцевой, пешочком перемахнули ее и — в области. Садись на любой транспорт и жми в любую сторону… А мы, идиоты, проторчали на выездах…
— С поклажей далеко не ускачешь… Небось, груз у них тяжелый, на себе не потащишь…
— Да уж, тяжелый, — вздохнул Никита. — Из института, где работает Фимка, прихватили какой-то радиоактивный изотоп. Из-за него и разгорелся шум. Начальство твердит: пол-Москвы отравить можно… Налей полведерка салатовой краски, а? Фимка нынче в отгуле, ожидает. Вернусь пустой — раскричится, слезы — рекой… Больно она нервная…
Да— а, нелегкая судьбина у свояка! Сестренка при случае и приложить может так, что только часа через полтора очухаешься. Ручка у ней -дай Бог мужику…
Позвал я кладовщика, велел налить бидончик краски. Наспех придумал: Никита — представитель соседнего участка, нужно помочь. При случае и они ответят тем же.
Кладовщик, худой до прозрачности человек, хитро ухмыльнулся. Дескать, знаем мы эту «братскую» помощь, сам по вечерам переправляю к себе домой олифу, краски и другие строительные «деликатесы». Но возражать не стал, подхватил Фимкин бидончик и вышел из прорабки…
— А на кой ляд ворам изотоп? — продолжил я интересную беседу. — На рынке не продашь — желающих не найдется…
— Отправят в ту же Прибалтику. Или — в Германию… Да не в покраже дело. Тот изотоп в свинце хранился, так они, дуроломы, чтобы было полегче, вытащили его из футляра… Сами заработали дозы и встречным поперечным подарили…
Голова у меня закружилась, сначала медленно, потом с такой скоростью, что я ухватился за край стола. Страшно захотелось остаться одному и тщательно обдумать ситуацию.
Но Никита ни за что не уйдет без краски, а кладовщик почему-то задерживается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69