— Всеми двигают какие-то чувства. Страсть, жадность, ненависть, неуверенность... Интересно знать, что двигает тобой?Кажется, вурдалак немного успокоился. Казнь либо отменяется, либо откладывается. Только не раздражать его, говорить спокойно и внушительно, не опровергать, но и не соглашаться. Короче, занять позицию боксера, прижатого к канатам. Закрыть перчатками голову и торс — пусть противник лупит по ним пока не устанет. Не дай Бог, войдет в неистовство — кранты.— Да нет у меня к нему никаких чувств. Вот у тебя есть — аж дрожишь от ненависти. Все прошло, все миновало. Хотя и оплеух и оскорблений было предостаточно. Вы ведь, венценосные, отвешиваете удары, не глядя, не жалея... Последнюю, самую звонкую и, признаюсь, болезненную Лавр отвесил мне уже после увольнения... Только, хочу предупредить: я не киллер, на мокруху не пойду. Если хочешь, могу свести с нужными людишками. И не больше...Дюбин пренебрежительно отмахнулся.— Твои людишки мне без надобности. Я и сам могу нараз-два-три. Приходилось отправлять кой-кого на адову сковороду. Но это было бы для господина Лаврикова слишком просто и слишком быстро.— Зачем тогда звал?Вопрос, мягко говоря, нескромный. И — опасный. Безумец, а в том, что перед ним психически больной человек — ни малейшего сомнения, может взбеситься. Дай Бог, отделаться грязным потоком матерщины, но он может пустить в ход кулаки и... волыну.Дюбин отреагировал на редкость спокойно и миролюбиво.— У меня совсем другие планы. Перетянуть все одеяло на себя.... Все лоскутки одеяла. Привязанности. Связи. Знакомства. Все, что составляет его поганую жизнь. Выбрать все это и потом — лишить. И полюбоваться, каков он на самом деле — это существо с благородной сединой и участливым взглядом.Ессентуки понимающе ухмыльнулся. На самом деле он ничего не понял.— Что-то новенькое в практике разборок. На мой взгляд — бессмысленное.Безумец пренебрежительно отмахнулся. Как от нахально жужжащей мухи.— Ты — никто, чтобы заикаться о смысле. Пустое место. Для тебя весь смысл — замочить и обобрать. Как обобрали меня. До конца недомоченного.— Не по адресу базаришь, — осмелился возразить Ессентуки. — Я никого не обдирал...Насмешливая гримаса вурдалака свидетельствует о его миролюбивых намерениях. Без рукоприкладства и демонстрации страшной маски.— Наверно, не по адресу... Я заплачу очень хорошо, по высшей мерке. Для меня сейчас деньги — не цель, а средство. Средство исполнения приговора...— И за что ты мне заплатишь?Ессентуки был далеко не бессеребником, наоборот, его постоянно мучило нестерпимое желание заграбастать побольше. Не важно, как и когда. Главное — ощутить греющий душу шелест баксов, уложить их в тайник, время от времени навещать и любоваться. Гобсек в российском исполнении.Дюбин опустился на ломанный шезлонг. Кивком велел собеседнику занять место на грязном ящике. Ессентуки не осмелился отказаться — сел, брезгливо подстелив газету.— Мне нужно знать все. Где, когда и с кем общается, сколько времени сидит на толчке, любится с бабой. Мне нужны подробные сведения. Неофициальные справы. Скучная, но чистая, без крови, подсобная работа. Если за это возьмусь я, боюсь, не выдержу — сорвусь. Отвык . Признаюсь, боюсь раздражительности, неадекватных реакций. Приходится беречься.Безумец признается в своем безумии? Явный парадокс! Обычно психически больные люди настаивают на своем несокрушимом здоровьи, обижаются, даже плачут, пишут в газеты и в телестудии возмущенные послания. А этот спокойно, без кокетства и притворства, говорит о своем умственном недомогании.Связываться с безумцем опасно при любом раскладе и при любом гонораре. Либо сам замочит, либо подставит под ментов. А Ессентуки ценит свою жизнь и свое пребывание на воле.— Спасибо за лестное предложение, но у меня имеется собственное дело. Легальное.Дюбин изобразил обидное для собеседника пренебрежение. С оттенком притворной жалости к горюну-неудачнику. Издевается, нечисть болотная, с ненавистью подумал оскорбленный Ессентуки. Знал бы ты о тайнике с баксами...— Нищенская пирожковая?— Пусть будет нищенская, — покорно согласился владелец японокитайского ресторана. — Закусочная... Мне хватает...На самом деле Ессентуки владел престижным двухзальным «общепитом». Первый, главный зал — богато украшенное помещения на двадцать столиков, с небольшой эстрадой и вышколенными официантами. Посетителю предложат выпивку и закуску любой «национальности», но предпочтение отдается саке, ханше и блюдам из водорослей и морской живности. Китайско-японское заведение, именуемое хозином — азиатским.Во втором зале, значительно меньшем по размеру и почти не украшенном, торгуют наркотой. Дурь продается в любом виде: ампулами с приложением шприцев, колесами, сигаретами, начиненными марихуаной.Там же, в скромно обставленном кабинете Ессентуки принимает желающих купить компромат. Для этих целей на отдельном столике стоит мощный компьютер с цветным лащерным принтером. Плати немалые башли и принимай распечатку.— Мне хватает, — уже более уверенно повторил владелец «пирожковой».— На еду и на штаны? — ехидно спросил Дюбин.— И на них тоже... Не в пример разным денди...— На что намекаешь?— Успокойся, не на тебя. На достойную оплату скромных моих услуг. Расценки будут не шестерочные. Рубли не принимаю — или баксы, или евро. Не обессудь — такова уж житуха.Под давлением вполне реальной возможности пополнить тайничек, Ессентуки напрочь забыл о недавнем своем нежелании подставить бывшего хозяина. В голове водили хоровод «условные единицы», приятно шуршали, напевали райские мелодии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68