Вполне возможно, и неосознанно, хотя Санчес сомневался, что это так. Она нравилась ему все больше: на мгновение отвернешься — перегрызет горло. Хорошая глина. Скорее всего Санчес не ошибся. Он — подлинный скульптор и вылепит из нее то, что надо. Как там звали этого сукина сына? Пигмалион? Май фер леди… Очень неплохо.Уже в ресторане Санчес убедился, что он действительно не ошибся.Присутствовало что-то в ее голосе и в ее огромных, чуть влажных глазах. Да, великолепная актриса, но не только… У этой девочки есть зубки. Санчес все про это знает, сам такой. Что ж, тем крепче будет держаться на крючке. Это наша беда, сестренка, мы здорово подсаживаемся на крючок, только в нашем с тобой случае рыбаки — чаще всего мы сами.Санчес мягко улыбнулся, его карие глаза светились теплом.— Я знал много красивых женщин, — сказал он, — но такая, как ты, есть только одна.— Я не хочу ничего о ней слышать, — произнесла кокетливо, воспринимая сказанное как лишь неожиданный и запоздалый комплимент.Санчес улыбался:— Тебе придется узнать о ней очень много.— Это что, твоя любовница? — с несколько неуместной профессиональной веселостью спросила она. — Решил сделать меня похожей на нее? Даже не узнав, что умею я?Санчес продолжал улыбаться, но в его взгляде вдруг мелькнула какая-то темная молния.— Не играй со мной, — сказал Санчес, — это не входит в условия нашего договора. А ведь я положился на тебя, если помнишь.Она моментально перестала улыбаться. Краска отхлынула от ее щек — именно этими словами он говорил с ней там, у «Поплавка».— Как скажете, — тихо проговорила она. — Конечно, помню. Я…Санчес произнес:— Действительно, надо будет узнать, что умеешь ты. — Спокойно взял ее за руку, она вся напряглась, но руки не отдернула. — Ничего. Пройдет и это. — В голосе Санчеса больше не было льда.— Что? — проговорила она.— Царь Соломон, — сказал Санчес. — «Все пройдет» было написано на его кольце.— Да, есть песня такая. Я думала, оттуда… Песня такая.— Наверное. Только ничего не проходило. И Соломон как-то в сердцах швырнул кольцо, оно разбилось. И там оказалась еще надпись: «Пройдет и это».Вот и вся история.— Как тебя зовут? — вдруг спросила она.Санчес снова улыбнулся:— Это сложный вопрос. Но мы еще поговорим об этом.Он глядел на нее. На ее огромные глаза и пухлые губы, красиво очерченные скулы. На ее нелепое, откровенно развратное платье, совершенно дикий цвет волос, на дешевенький и даже вульгарный макияж, на дурацкое нагромождение украшений. Такой же дикий цвет лака, неуклюжие жесты, развязная походка…Санчес глядел на нее и видел за всей этой пестрой мишурой подлинный драгоценный камень, роскошный алмаз, чье великолепное сияние пока еще скрыто бестолковыми наслоениями пыли. Наверное, так истинный скульптор видит в бесформенной глыбе мрамора будущее великое произведение искусства. Только Санчес видел еще больше.Санчес вдруг улыбнулся совсем по-другому, и множество веселых морщинок разбежались от уголков его глаз, а в самих глазах заплясали теплые искорки.— Ты совсем не обязана любить меня, — произнес он, — или испытывать по отношению ко мне дружеские чувства, но если хочешь — давай, валяй. Возможно, так будет легче.Теперь она смотрела на него внимательно. Затем сказала:— Это, наверное, сложно, учитывая обстоятельства, но я попробую.«Черт побери, она учится прямо на глазах» — подумал Санчес.— Попробуй, сестренка. — И совершенно без пафоса в голосе объявил:— Нас ждут великие дела.— Ты это серьезно — про счастливый лотерейный билетик?— О, билет очень счастливый. Такое бывает раз в жизни. Знаешь — как лошадь Удачи. Мечта… Но тебе придется поработать. — Потом он наклонился к ней и проговорил на ухо:— Я больше не буду выражаться столь вычурно, но запомни все, что я сейчас скажу: за наш договор я тебе уже заплатил. Главную цену — твою жизнь. И твои главные векселя находятся у меня. Знаешь, что это?Она молчала, и Санчес продолжил:— Векселя — это долговые обязательства. Все, что ты получаешь сверх того, не так теперь важно. А может случиться, что получишь ты очень немало.Если будешь умной девочкой. И многие из тех, кто платит сейчас тебе, будут рады чистить твою обувь. Но главные твои векселя находятся у меня. Я хочу, чтоб ты этого не забывала. В противном случае ты очень ошибешься. Жизнь и смерть. В конце концов только это имеет значение.Она молчала. Затем еле слышно произнесла:— Как no-написанному. Прут и пряник.Санчес снова откинулся к спинке своего стула и неожиданно весело проговорил:— Шутка. Забудь. Я просто репетировал роль. Хотя про прут и пряник — это неплохо подмечено.Она смотрела довольно долго и недоверчиво:— Так забудь или запомни? Тебя не поймешь…— А вот это ты выбери сама, — так же весело произнес Санчес, — по-моему, ты умная девочка. На вот, попробуй это.Санчес протянул ей свой широкий четырехугольный стакан.— Это что? О, ноу, я не люблю вискарь. Напоминает самогон.— Догадываюсь, что это может тебе напоминать. Кстати, это «Jameson» двенадцатилетней выдержки. Ирландское виски. Одна особа его обожает. И тебе придется его полюбить.— Опять про свою любовницу вспомнил?— Она мне не любовница. Но если хочешь, можешь называть ее так.Она чуть помолчала, потом произнесла:— Я ведь уже не смогу ни от чего отказаться.— Боюсь, что нет.— Я все понимаю…— Отлично, значит, с этим у нас проблем не будет. Еще она любит легкие сигары.— Ты про что?— Сигары. Курево.— Сигары?— Да, тонкие сигары. Сигарильос. Вот эти. Я только что купил их в баре. Но на этом ее неприятные привычки заканчиваются.— Она что — того? Не в себе? Ку-ку? — Ярко-красная губная помада с блестками делала ее все же чересчур вульгарной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115