Тот "чич", что стоял на его стороне, был слишком далеко, чтобы можно было достать его одним прыжком.
Старший сделал еще один, такой же короткий, шаг...
– Пошел! – Командир распластался, повис над обгоревшим полом в каком-то невероятном прыжке, одновременно доставая руками того, что был с автоматом, а ногами – старшего.
Скопа резко метнул нож, целясь в горло "своему" чеченцу. Но у него никогда не получался бросок снизу. И нож вошел не туда, куда должен бы был войти, а в правое плечо бородача. И он успел нажать на спуск. Простучала короткая очередь, которая завершилась сухим щелчком ломаемых шейных позвонков – метнув нож, Скопа тут же пошел на добивание.
И опоздал... Все пять пуль, выпущенные "чичем", пришлись Командиру в грудь. На таком расстоянии он просто не мог промахнуться.
Когда на выстрелы прибежали ребята, Командир уже умер. В комнате были четыре трупа – "своих" чеченцев Марков отработал сразу и наверняка – и плачущий Скопцов.
Командир ничего не успел сказать перед смертью. Потому что невозможно дышать изорванными в клочья легкими.
А Скопа после этого любую свободную минуту использовал для того, чтобы "ставить" этот проклятый бросок снизу, от бедра. И, в конце концов, добился того, что любой нож, заточенная отвертка с тяжелой рукояткой или еще какой-нибудь бытовой и вовсе не предназначенный для метания предмет легко втыкался в любую выбранную им точку мишени.
Но для Скопы это уже ничего не меняло. Он был уверен в том, что Командир погиб только по его вине. Из-за его нерасторопности. Или неуклюжести...
Осознание собственной вины мучило его все то время, что оставалось до "дембеля". Да и потом. Как больной зуб. Нет-нет да и вставало перед глазами окровавленное лицо Командира. И застывающие глаза смотрели с легкой укоризной: "Как же ты так, Скопа..."
Органчик так и не успел ничего понять. Коротким и сильным движением кисти Скопцов метнул ту самую выкидуху, что отобрал у приходивших по его душу зэков. И в этот раз осечки не было – нож вошел именно туда, куда и был направлен – в ямочку у основания шеи, между ключицами.
Василий спокойно смотрел, как пальчики с ухоженными ногтями царапают дерево столешницы, как запрокидывается голова с широко открытым, как у вытащенной на сушу рыбы, ртом.
Когда все было кончено, он подошел к Органчику и снял с его носа очки. Зачем? Почему-то захотелось взглянуть в глаза этого чиновника. Пусть даже в мертвые. Попытаться понять, с кем же, в конце концов, ему пришлось иметь дело.
В широко открытых маленьких свиных глазках с белесыми, почти незаметными ресничками не было ничего, кроме безмерного удивления. Этот человек, даже человечек, был настолько велик в собственных глазах, что собирался жить вечно.
Небрежно бросив очки на стол, Скопцов выдернул нож. Может, еще пригодится. Из узкой раны слабым толчком плеснулась кровь и тонкой струйкой покатилась вниз, к распахнутому вороту куртки.
Василий обтер лезвие о рукав куртки мертвого Органчика и, не оглядываясь, направился к выходу. Все кончилось. Не было ни торжества, ни радости. Никаких позитивных эмоций, что обычно приносит добротно сделанная работа. Только безмерная усталость.
У выхода из комнаты он подхватил автомат. В принципе, вряд ли он ему уже понадобится. И подобрал он его, если можно так сказать, чисто автоматически, на так называемом автопилоте.
Вышел на крыльцо, прищурившись, посмотрел на медленно поднимающееся над вершинами деревьев утреннее солнце. Интересно, сколько времени длился этот его бой? В какой-то момент он перестал вести привычный отсчет времени. Поднял к глазам руку – часы стояли. Не выдержала иностранная техника всех пришедшихся на ее долю этой ночью передряг.
Опустив глаза, Василий увидел Николашу. Тот стоял посередине двора, метрах в десяти от крыльца, удерживая за ошейник рвущегося Душмана. В руках у него не было оружия.
– Я опоздал? – голос Николая был глухой, усталый. Вроде бы он всю ночь мешки разгружал.
– Наверное... – ответил Скопцов. Если брать по большому счету, то ничего личного против этого мужика он не имел. Главное зло заключалось не в нем.
– Везде опоздал... – не глядя на Скопцова, откликнулся Николай. – А ты шустрый малый.
Василий просто пожал плечами в ответ – вполне возможно.
– Не тяни, – попросил Николаша. – Стреляй...
– Уходи... – Василий качнул стволом автомата в сторону ворот. – Нам с тобой делить нечего.
– Ошибаешься, парень.
– Он мертв. – Скопцов кивнул головой куда-то назад. – И ты не сможешь его оживить. Ты свободен.
– Это ничего не меняет, – ответил Николаша. – Свобода – миф. Мы не умеем быть свободными. А тебе нельзя меня отпускать. Я тебя все равно достану, рано или поздно.
– Уходи... – повторил Скопцов.
– Некуда мне идти, – сказал Николаша. – Мое место рядом с ним.
– Хорошо, – согласился Василий. – Тогда уйду я. А ты оставайся.
Николай отрицательно помотал головой:
– Только через мой труп.
И в то же мгновение время ускорило свой бег.
– Фас! – крикнул Николай, подталкивая вперед Душмана. – Возьми его!
Серая молния метнулась через двор, яростно рыча. Прыжок!
Собака целилась в горло. Но не достала – вскинув автомат, Скопцов срезал ее на лету, одной очередью. Пес завизжал и, завертевшись волчком в пыли двора, тяжело рухнул на бок. Он был мертв.
Чуть ссутулившись и широко расставив в стороны руки, Николаша медленно пошел к Скопцову. С голыми руками – на автомат... У него не было шансов, и он не мог этого не понимать. Но все равно шел. И выражение его лица было самым решительным. Этот человек не дорожил ни своей, ни чужой жизнью.
Василий сделал пару шагов ему навстречу, спустившись с крыльца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87