— Хотел, чтобы я раскололся. Требовал имена, соучастников.— А ты что?— Не было у меня никаких соучастников. Один все сделал, без наводки.— Поверил?— Пугать начал.Неожиданно Гусиносик, стоявший у двери, стал громко кашлять, потом быстро шмыгнул в свою кровать.Константин едва успел занять свое место, как в палату вошел уже знакомый ему прапорщик. Он шумно потянул воздух носом и недовольно сморщился.— Кто курил?— Никто, гражданин начальник, — спокойно сказал Архип.— Почему дымом пахнет?— С улицы натянуло через форточку.— Ладно, некогда мне тут с вами. Панфилов, на выход… * * * Еще через полтора часа Константин вернулся.Вид у него был совершенно измученный. Не говоря ни слова, он завалился на кровать и закрыл глаза.— Ты где был? — раздался над ухом свистящий шепот Архипа.— Все там же. —Ну?— Баранки гну. Не сказал я им ничего. Нечего мне говорить.— Жди беды…Архип словно накаркал.Не прошло и несколько минут, как в палату заявились двое конвоиров, теперь уже других. У предыдущих, как видно, закончилась смена.— Кто тут Панфилов? — рявкнул один из вертухаев.— Я, — отозвался Константин.— Встать! На выход!Обитатели палаты проводили Панфилова сочувственными взглядами — сколько же можно парня к следаку таскать?Однако на сей раз Константина вели не на допрос к капитану Дубяге. Вначале ему выдали одежду, позволили переодеться, затем повели через заснеженный двор в соседний корпус. К вечеру мороз усилился. Снег под ногами уже не скрипел, а глухо скрежетал.Пока вертухаи выясняли что-то на входе у дежурного, Константин стоял в уже известной ему стойке зека — лицом к стене, сложив руки за спиной.Потом его повели по гулкому коридору вдоль длинного ряда железных дверей с намордниками — козырьками с наружной стороны. Пахло сыростью, табачным дымом и еще чем-то неприятным.Возле последней двери передний вертухай скомандовал:— Стоять, лицом к стене.Раздался какой-то лязг, скрежет поворачиваемого в замочной скважине ключа, заскрипела открывающаяся дверь.Константин вошел в камеру.— Принимайте постояльца! — весело крикнул вертухай.С грохотом захлопнулась железная дверь. На новичка с любопытством воззрились пятеро обитателей камеры. Трое из них были уже знакомы Константину по больничной палате. Он даже помнил, как их звали: Сирота, Кисель и Шкет. Они занимали нары среди узкого, длинного, как аквариум, помещения.У двери, рядом с парашей, сидел на полу толстяк с пухлой розовой физиономией в красной майке, обнажавшей его плечи и руки. Несмотря на мороз за стенами следственного изолятора, в камере было душновато.В нос Константину ударил тяжелый удушливый запах, еще более противный, чем в коридоре. Пахло потом от немытых человеческих тел, мочой, прелыми носками, вокруг тусклой лампочки под потолком висел сизым облаком табачный дым.В углу, на дальних нарах, лежал, подложив руку под голову, угрюмый полноватый тип лет пятидесяти с совершенно лысой головой. В другой руке, свисавшей вниз, дымилась зажженная папироса. Угловой лежал на нарах, не снимая ботинок.Увидев новичка, он сунул в рот папиросу, зажал ее зубами, пыхнул пару раз, лениво почесал грудь через расстегнутую рубашку.— Здравствуйте, — спокойно сказал Константин, остановившись у двери.Он оглядывал камеру, чтобы найти свое место. Нары рядом со Шкетом были свободны. Угловой несколько раз перекинул дымящуюся «беломорину» из одного уголка рта в другой, потом нехотя процедил:— Добро пожаловать. Что за хрен с бугра?— Да это резинщик, — ответил вместо Константина Сирота, — я его в больничке видел.— Заткни пасть, — брезгливо сказал угловой, — не с тобой базар.Сирота сразу же прикусил язык. Константин тем временем прошел к свободным нарам и стал снимать куртку, стараясь быть поосторожнее с обожженной рукой. Перевязку ему не делали уже несколько дней, бинтовая повязка на запястье пропиталась подсыхающей сукровицей.— Командировки раньше были? — обратился к Панфилову угловой. — Срок где-нибудь мотал?— Нет, — коротко бросил Константин.— Пухнарь, значит.Угловой выплюнул дымящийся окурок изо рта на пол и широко осклабился. Верхние передние зубы у него начисто отсутствовали.За окурком с невероятной прытью бросился толстяк в красной майке. Он жадно затянулся, с наслаждением выпустил дым изо рта и бросил остатки «беломорины» в очко унитаза.— Ну, что делать с ним будем? — обратился угловой к «шестеркам».Сирота, который сидел до этого набычившись, тут же оживился.— Фоловка нужна, Карзубый.— Точно, Карзубый, пухнарю прописочка требуется, — радостно потирая руки, добавил Кисель.— Щас поприкалываемся, — хихикнул Шкет.Толстяк в красной майке принялся пожирать фигуру Панфилова голодными глазами. Потом сладко улыбнулся и пропел:— Умница, настоящий пряничек.— Ты не в его вкусе, — сострил Кисель.— Ладно, — оборвал смех Карзубый, — Сирота, займись.Блатной встал со своего места, вышел на середину камеры, засунув руки в карманы.— Ну что, пухнарь, — глядя на Константина сверху вниз, сказал он, — в жопу дашь или вилкой в глаз?Константин бережно положил обломок сигареты в наружный карман рубашки и спокойно посмотрел в глаза Сироты. Вызов его ничуть не испугал: вилок здесь не было, даже ложки для еды выдавали обломанные.— Лучше вилкой в глаз.Сирота, который явно не ожидал такого ответа, оглянулся на Карзубого: мол, что делать, пахан?Но угловой равнодушно пожал плечами. Это могло означать только одно — продолжай.— Что будешь есть — мыло со стола или хлеб с параши?Что ответить на этот вопрос, Константин не знал. Он молчал. Пауза затягивалась. Грубая физиономия Сироты растянулась в победоносной улыбке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15