В ужасе отшатнувшись от окна, девушка рухнула на стул. Хотелось поскорей задернуть занавески, ноги подкашивались, а дрожащие руки не слушались.
«Боже, отец еще в больнице!» – вспомнила она.
Мимо, на уровне подоконника, проплыли несколько обветренных лиц в бескозырках и папахах, остервенело матеря каких-то мадьяр. Вдруг хриплый фальцет сопровождавшего их человека обжег Ульяну:
– Вот сюды! Здеся тож на постой брали!
Сразу узнав по голосу сапожника, точавшего сапоги всей округе, Уля сообразила, что тот ведет большевиков к Ларионовым.
Через минуту раздались крики и треск выламываемых прикладами дверей. Визг хозяйки прервали несколько приглушенных выстрелов – стреляли внутри дома. Ульяна испуганно посмотрела на мать. Зоя Михайловна горячо шепча, стоя на коленях перед образами, била поклоны. Потом Уля видела, как на остановившуюся перед окнами телегу, которой управлял совершенно пьяный мальчишка в морской форме, стали сносить узлы из дома соседей. К телеге в момент сбежалось какое-то отребье и стало жадно разглядывать революционную добычу.
Один из матросов, заприметив размалеванную кабацкую шмару, загоготав, вытащил из телеги енотовую шубу. Поманив девку пальцем, он накинул конфискат ей на плечи:
– Носи, Маха, буржуйский шик, оно им боле не трэба!
И потащил счастливую проститутку обратно во Двор.
Погром шел на всей улице. Вооруженные люди рыскали в поисках укрывшихся «кадетов». Учащаяся молодежь вызывала у саблинцев особую злобу.
К казакам относились более сдержанно. Голубовцы, перешедшие на сторону красных, по возможности старались отбивать своих у пролетариев и пресекать грабежи, в которых особенно преуспевали матросы и мадьяры.
Часа через два в солдатской шинели и с разбитым пенсне, со ссадиной на щеке пришел доктор Захаров. Молча отстранив кинувшуюся на шею жену, он прошел к буфету, налил стакан водки, но не выпил, а, опустившись без сил на диван, спросил:
– Засов проверили?
Потом доктор, словно отвечая на вопрос, как-то буднично сказал, что раненых офицеров и партизан у них в госпитале почти всех расстреляли, а больничный персонал под угрозой смерти обязали работать за большевистский паек.
Потрогав ссадину, которую Уля сразу же принялась обрабатывать, Владимир Васильевич сокрушенно вымолвил:
– Ну какой я им буржуй! Я врач, эскулап, можно сказать… Клятву давал… А они меня по морде… Быдло!
– Тише, папа, тише! Тут сапожник, который из будки на углу, матросов к соседям привел. У Ларионовых в доме стреляли, а потом ограбили их.
– А чего их не грабить, когда они у своих дверей вместе с сыном лежат, прости Господи.
– О, Боже! – вскрикнула Ольга Михайловна, сразу прижав ладонью рот.
– А ты… – вдруг напустился на супругу Владимир Васильевич. – Кто меня уговаривал комнатенку сдавать?
– Хватит, папа! Ну, полно! – Уля умоляюще сжала руку отца. – Что будет, если они и к нам придут?
– Мне начальник большевистского лазарета бумагу выправил, будто у нас уже был обыск. Видно, есть во мне надобность. Ох! Ведь два раза по дороге останавливали. Не верилось, что вырвусь. Им даже комиссарские бумаги не указ. Да что им доктор какой-то, когда они в храм на лошадях прут!
Ульяна не понимала, что происходит. Только недавно она гордилась тем, что поступила на женские Мариинские курсы, готовясь к самостоятельной, полной благородных стремлений жизни, и вдруг все полетело в тартарары. Оказывается, ее отца, уважаемого, почтенного человека, безотказно поднимающегося ночью, чтобы лечить больных, можно беспричинно бить по лицу! И никто не вступится! Оказывается, что в той же самой стране, на тех же самых улицах, бок о бок с такими же мирными гражданами, как она и ее родители, живет другой, совсем неизвестный народ. Все похоже на страшную сказку, в которой рядом с людьми, до поры оставаясь незаметными, существуют гномы, гоблины и тролли. Потом наступает ночь, и отвратительные существа выходят из своих убежищ, превращая людскую жизнь в кромешный ад. Только в сказке всегда находится герой, побеждающий зло, пробуждающий свет, спасающий принцесс из лап людоедов. Но жизнь отнюдь не сказка. В жизни, оказывается, много трусливых офицеров и ужасающее количество озлобленного, презирающего Бога отродья. Боже, почему ей никто раньше не объяснил, отчего ее ровесники оставляют учебу и, повесив на плечи винтовки, уходят куда-то за город в морозную степь, часто оставаясь там навсегда? Зачем от нее скрывали то, что она видит теперь за окнами? И есть ли возврат в прежнюю жизнь, где не издеваются над ее отцом и не расстреливают соседей?
Думая так, девушка с сожалением вспомнила об Алексее. Ей опять стало стыдно. Уж он бы точно вступился и за ее отца, и вообще за любого. Теперь бы она простила ему целую тысячу ударов по физиономиям гегемонов… Где он теперь? Жив ли? Не видать больше симпатичного кареглазого гимназиста. Даже этот враль Ступичев, приторно за все извинившись, испарился.
Сразу после захвата города новая власть объявила поголовную регистрацию офицеров. За уклонение полагалась смертная казнь. Но даже большевики не ожидали, что на их грозный окрик незамедлительно отреагирует почти все офицерство, бывшее тогда в Новочеркасске.
Длинная и пестрая очередь, робко выстроившаяся у здания Судебных установлений, представляла собой печальное зрелище. Стояли – кто в полувоенном одеянии, кто в штатском. Люди покорно ловили распространяющиеся с быстротой молнии новости: «вышел», «свободен», «задержан» или «временно задержан», «приказали явиться еще раз», «предложили службу», «арестовали»… Рядом со скорбными заплаканными лицами толпились женщины.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15