Исследуя стереоскопическое зрение и слуховой аппарат совы, позволяющие ей в полной (для нас) темноте определять местонахождение и расстояние до своей добычи, я не мог не восхищаться чудесным приспособлением этих мягко-крылых духов тьмы.
Но затем мне предоставилась возможность расширить свой кругозор благодаря ковру-самолету телевидения. До той поры мне казалось, что шведской фауны более чем достаточно для любознательного биолога, а тут я вдруг очутился вдали от родины, чтобы снимать животный, мир неизвестного мне уголка. После года близкого знакомства с Тринидадом, особенно с многообразием форм жизни дождевого леса, мне стало совершенно ясно, что я никогда не смогу довольствоваться своей основной темой — совами. Я стал «всеядным».
Кто-то назвал южноамериканский дождевой лес величайшей природной лабораторией мира; я согласен с этим определением. С незапамятных времен здесь царит первозданное единство. Фауна и флора развивались без помех извне, во многом потому, что в прошлом не было центральноамериканского сухопутного моста и южный континент был огражден от вторжения новых преуспевающих видов.

Девственный дебри в сердце Суринама
На мою долю выпала привилегия запечатлеть на пленке это многообразие, создать «фреску» сложного ансамбля млекопитающих, птиц, пресмыкающихся и прочих тварей. С удивлением знакомился я, в частности, с миром колибри, отливающих металлом крохотных совершенных созданий с особой, напоминающей геликоптер, техникой полета, и прилежно снимал их. Своего рода продолжением моих исследований шведских сов стало длившееся почти год изучение жиряков; съемки в инфракрасном свете позволили запечатлеть их «тайную жизнь» в темных пещерах. Алые ибисы — поодиночке и тысячными стаями, «золотые петушки», они же манакины, с их токовищами, гоацины, птенцы которых лазают по деревьям, словно рептилии, цепляясь когтистыми пальцами, — всех их я мог спокойно и дотошно изучать. Затем дошел черед и до сторонящихся человека млекопитающих.
Снимая телесериал «Гайана — страна вод», я жил со своими спутниками в просторной хижине без стен, под крышей из пальмовых листьев, у подножия гор Кануку, где днем и ночью видел, слышал, осязал дождевой лес. Наблюдать функциональную гармонию объединенных сложнейшей взаимозависимостью животных и растений было подлинным наслаждением для всеядного биолога.

Речушка с кристально чистой водой в дебрях Гайаны
В общем, за три года я прочел почти все страницы этой книги джунглей, не хватало только одной главы — той, которая повествовала о человеке, первобытном человеке, сформированном средой, подобно тому как она формировала жиряка, колибри и прочих обитателей девственного леса. И мной овладело горячее желание впрямую познать первозданного человека в этом нетронутом древнем ансамбле.
Итак, я и мои товарищи (сперва Дени Дюфо, затем Эллиот Олтон — моя мини-бригада) жили на территории индейцев макуси, и трехлетний опыт помог мне наладить добрые товарищеские отношения с многими членами общины.
Макуси — чудесные люди, однако от их единения с природой мало что осталось. Невозможно было без грусти читать записки Эверарда Тёрна, посетившего этот район сто лет назад. Тогда макуси были таким же гордым народом, как и все исконные племена Южной Америки до прибытия «белого человека». (По правде говоря, мне представляется, что макуси, которых я застал, следовало больше всего опасаться «черного человека». В Гайане заметно преобладает негритянское население, и чернокожие владельцы ранчо беззастенчиво эксплуатировали индейцев, работавших за гроши, а то и просто за питание.)
За сотню лет «культурный шок» раздробил и унизил племя макуси. Еще сохранились некоторые сказания и праздники, когда дети обряжались в перья. На рыбу все еще охотились с луком и стрелами, но одеждой макуси служило старое, нередко рваное тряпье защитного цвета. Когда-то охотники пользовались духовыми трубками с ядовитыми стрелами, но эта традиция была забыта, как и многие другие.
Словом, шансы познать «первозданного человека» были, очень малы, и все же мне кажется, что за три года я смог проникнуть достаточно глубоко в тайны «индейской души», образа жизни, который еще проступал сквозь все, изменившее былую цельную картину.
Что-то из «первозданного» удалось подсмотреть и у других племен «гайанского региона» Южной Америки: у вапишана и макиритари, скатившихся по наклонной плоскости современной техники так же низко, как макуси, но в более чистом виде — у вайана и особенно у защищенных глухими дебрями трио и ваи-ваи.
Я уже отчаялся найти девственно-первобытных людей, когда в соседнем Суринаме (бывшая Голландская Гвиана) произошло уникальное событие — обнаружилось неизвестное прежде крохотное племя, насчитывавшее всего-навсего семь десятков человек.
«Неолитическое племя» — так называет «Нэшнл джиографик» многие свои фоторепортажи, в том числе о так называемых цинтас-ларгас (широкие пояса) — большом индейском племени, которое оказалось на грани вымирания уже в 1987 году, всего через несколько лет после первого соприкосновения с ордами поселенцев, вторгающихся с разрешения бразильского правительства в нетронутые районы обитания индейцев, истребляющих дичь и вырубающих леса Рондонии, как теперь называют область, сопредельную с Боливией.
Что же от «каменного века» можно увидеть на великолепных снимках в «Нэшнл джиографик»? Ни одного каменного топора. Индейцы вооружены практичным мачете, огромным импортированным стальным ножом, куда более эффективным, чем тупой топор из камня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77