Мы делаем два огромных виража вокруг низины, где расположен город Оран. Ну вот, это наконец должен быть аэродром! Я озираюсь по сторонам, чтобы нам не столкнуться с какой-нибудь другой машиной, идущей на посадку. Михаэль в наушниках внимательно слушает указания человека с командного пункта. Оттуда всегда сообщают, с какой стороны и какой силы дует ветер у земли, чтобы можно было сесть против ветра, можно ли идти на посадку или подождать, какую посадочную дорожку занять и другие подобные вещи. Этот голос в эфире нелегко понять, потому что все говорится сокращенно, цифрами, числами и закодированными обозначениями и по международному соглашению на английском языке. А здесь наушники почему-то картавят по-французски.
Когда мы уже буквально в холодном поту находим наконец нужную посадочную дорожку и спускаемся на нее, голос в наушниках неожиданно спрашивает на этот раз уже по-английски:
– How do you pronounce your name? (Как вы, собственно говоря, произносите свое имя?)
Если ваша фамилия Гржимек, то к таким вопросам успеваешь привыкнуть. В Америке и Франции меня часто уверяли, что англичанин или француз такой фамилии даже выговорить не может. Я успокаивал этих людей тем, что и немец тоже не может. Но здесь, прямо в воздухе, этот вопрос меня огорошил.
Оран уже более тысячи лет смотрит с побережья Африки на Испанию. Двести восемьдесят лет город был испанским, затем сорок лет – турецким, а с 1831 года он французский. Шофер такси, который везет нас в город с аэродрома, – француз, но Франции никогда не видел. Его отец и дед родились в Северной Африке. Здесь живет два миллиона французов и семь миллионов алжирцев.
– В Оране теперь все тихо, – успокаивает нас шофер, проезжая на волосок от навьюченного всяким скарбом осла.
Все отели переполнены беженцами и офицерами, так что мы были рады получить у мавританского владельца третьеклассной гостиницы даже нетопленую комнатушку возле кухни.
Портье здесь настоящий фокусник. Пока Михаэль с ним объяснялся, он своим широким рукавом незаметно смахнул со стола обменный чек. Когда мой сын, усмехаясь, нагнулся за ним, бумажки на полу уже не оказалось. Она очутилась в ящике стола, прикрытая книжкой…
Наша «летающая зебра» пытается пробиться в Алжир, но повсюду еще висят темные, мокрые облака. Они становятся все плотнее и спускаются все ниже. Мы едва успеваем заметить, что ущелье, по которому мы пролетаем, внезапно кончается отвесной стеной гор. У нас, слава богу, еще хватило времени сделать вираж и полететь назад.
В то время как на автомобиле всегда можно дать задний ход, для летчика попасть в тупик означает смерть. Самолеты уже не раз терпели аварию именно вот в таких ущельях, потому что часто бывало поздно набрать высоту, необходимую, чтобы перевалить через препятствие, а чтобы развернуться, ущелье оказывалось слишком тесным.
Мы решили попробовать пробраться к Алжиру вдоль берега, над самым морем, но и здесь клочья облаков опустились так низко, что местами сливались с морской пеной.
Спустя полтора часа, совершенно вымотанные, мы вернулись на аэродром в Оран. Служащий аэродрома качает головой:
– Вам следовало держаться над горами хотя бы на высоте триста метров! Радуйтесь, что вас не подстрелили. Только три недели назад тут угробился один такой лихач.
На другое утро мы стараемся держаться на почтительном расстоянии от опасных гор. Мы летим вдоль берега, и нам видно, что наделала разбушевавшаяся стихия: мосты напрочь снесены, улицы размыты, в горах и на холмах ни одного более или менее крупного животного. А ведь прежде отсюда, с моря, мореплаватели могли наблюдать за антилопами и даже львами. Еще в 1892 году вот там, напротив, на горе Эду, близ алжирского порта Бон, встречали львов. Последние львы Марокко, весьма мирного нрава, продержались в тех местах даже до 1922 года. Эти черногривые берберийские львы по праву считались самыми красивыми львами в Африке. Их кровь и сейчас еще течет в жилах некоторых обитателей зоопарков.
Нам еще несколько раз приходится попадать в кратковременные ливни. При этом Михаэль старается пролетать под тучами, я же за то, чтобы обойти их стороной.
Дело в том, что дверка, которая надо мной, пропускает воду. Под давлением свистящего ветра дождевая вода просачивается в стыках сквозь пенопластовую прокладку. Мне приходится держать над головой тряпку и время от времени ее выжимать. В такой позе рука быстро затекает, и кончается дело тем, что вода мне все-таки попадает за шиворот. А сторона, где сидит Михаэль, остается сухой.
Так мы пробиваемся мимо Алжира, вдоль всего берега, до Туниса, а затем идем к югу. Наконец мы выбрались из этой «хляби небесной». Пускай ливень путешествует дальше по Италии и мочит даже Балканы. Мы же летим туда, где светит солнце, и никакая «небесная постирушка» больше нас не задержит.
На аэродроме в Триполи мы уже не впервые. Нам не раз случалось торчать здесь ночью около часа, когда мы прилетали в Африку на большом пассажирском самолете. На рифленой жести ворот аэровокзала еще сохранились следы от пуль со времени африканских походов Роммеля. А на банкнотах нового королевства Ливии можно полюбоваться изображением старого короля Идриса эль-Сенусси с феской на голове, но по ним нельзя угадать, сколько пиастров они стоят, потому что цифры обозначены только по-арабски. Хотя и считается, что мы тоже пользуемся арабскими цифрами, но настоящие арабские выглядят совсем по-другому.
Теперь нам хочется семимильными шагами наверстать все наши вынужденные задержки в пути. К счастью, у нашей бравой «зебры» есть «второе дыхание»: мы встроили перед двумя задними сиденьями большой запасной бак для горючего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91