Рецензируя такие матчи, как этот, журналисты обычно пишут: «Игра проходила при подавляющем преимуществе одной из команд». И действительно, не могу припомнить и сосчитать всех ситуаций, когда мы обязаны, были забить, просто не могли не забить гол.У наших ворот опасности возникали за девяносто минут лишь трижды. Первая — в самом начале, когда кто-то из, чилийцев прорвался с мячом во вратарскую площадку. Мне прошлось кинуться ему в ноги, и, поймав мяч, я получил такой страшный удар ногой в голову, что минуты полторы пролежал без сознания.Следующая возникла в середине первого тайма. Судья назначил штрафной в нашу сторону, указав на точку метрах в восемнадцати от ворот, у угла штрафной площадки. Выстроилась «стенка». Я посмотрел, — казалось, вроде бы все в порядке: «стенка» закрыла одну сторону ворот, я — другую. Свисток... Удар... Все происходит почти одновременно, одно от другого отделяют считанные мгновения. Считанные, но все-таки отделяют. И достаточно было кому-то, стоявшему крайним в нашей «стенке», броситься навстречу удару, как чилийский нападающий Санчес успел заметить эту возникшую на неуловимый миг щель и тут же отправил в нее мяч, который и влетел в дальний от меня верхний угол ворот.Слов нет, Санчес продемонстрировал высокое искусство, но готов держать любое пари: повтори он этот удар сто раз, в девяноста девяти случаях мяч пролетел бы мимо цели.Между этим, вторым, и следующим, третьим, годовым моментом на поле, казалось, была только одна команда — советская. Чилийцы оборонялись беспорядочно, панически, как в лихорадке. Увы, немного извлекли мы из этого превосходства — всего один гол, но счет все же выровнялся, стал 1:1, а при том, что мы полностью доминировали, и этот гол выглядел, как предвестник крупной победы.Третья опасность у моих ворот возникла после перерыва. Чилийский полузащитник Рохас подхватил мяч на своей половине поля и повел его вперед. Вот он прошел центральный круг и неторопливо приближается к воротам. Идет себе и идет, и никто ему не мешает. Остальные чилийцы прикрыты, мяч отдать некому, наши, и не беспокоятся. Я сразу почуял недоброе и крикнул Масленкину: «Толя, иди на него!» А Толя, хоть и не выпускает Рохаса из поля зрения, вместо того, чтобы атаковать, отступает и отступает. Когда чилиец беспрепятственно добрался почти до штрафной, он вдруг пробил без подготовки метров с двадцати пяти. Не ожидали этого удара ни я, ни другие. Другие-то ладно, а я обязан был ждать. Поздно спохватился, прыгнул за мячом, но достать его уже не смог, и мяч, летевший на метровой высоте, проскользнул в ворота рядом со штангой.Мы снова наступали, снова трещали стойки чилийских ворот, снова казалось, будто наших игроков на поле вдвое больше, чем чилийцев, но еще одного мяча забить мы так и не сумели и выбыли из чемпионата.Не стану описывать свое состояние. Наверное, и без этого его нетрудно себе представить. Ни тренер, ни игроки меня не упрекали. Наоборот, все говорили, что мячи мне забили трудные, такие никто, пожалуй, не взял бы, вспоминали первые матчи, в которых довелось мне несколько раз выручить команду, ругали самих себя за то, что не сумели забить пяти-шести верных голов.Меня все это не утешало. Даже, думал я, если забитые мячи и верно трудные, разве я не обязан был их отразить? И не только трудные, но даже «мертвые»! Для этого и включили меня в сборную. А вспоминать прошлые заслуги да чужие ошибки — это самое последнее дело...Самолет на Москву улетал из Сантьяго, нам удалось побывать на полуфинальном матче Бразилия — Чили. С тяжелым сердцем наблюдали мы за игрой. Чилийцы проиграли 2:4. Преимущество бразильцев было велико, хотя Пеле не участвовал в матче, а Диди, Вава, Загало, Джалма Сантос были уже не те, что четыре года назад в Швеции. Глядя на поле, мы видели себя на месте чилийской команды и понимали: мы сыграли бы лучше.Было грустно, обидно, горько. И мне и всем. Всем одинаково. Я не выделял себя среди других. Я не знал еще, какую роль сыграет этот неудавшийся матч с чилийцами в моей личной судьбе. Я не знал, что в те минуты, когда мы, переживая поражение, молча сидели в раздевалке, принимали душ, переодевались, в Москву летела кружным путем, через Сант-Яго, телефонограмма: «В проигрыше виноват Яшин, пропустивший два легких мяча и тем самым обрекший команду на поражение». Ее отстучал один из трех бывших в Арике корреспондентов наших газет, журналист, далекий от спорта, но единственный, кто имел возможность передавать свои репортажи в Москву. Телевидение тогда не знало еще передач на столь далекие расстояния, очевидцы и кинокадры могли помочь восстановить истину лишь много позже. А тогда, по горячим следам матча, приговор, вынесенный журналистом, выглядел бесспорным, окончательным и обжалованию не подлежащим.Лишь когда мы приземлились дома, я впервые узнал, что чемпионат мира проиграл Яшин. Вот когда мне представился удобный случай в полной мере оценить силу печатного слова. На первом же московском матче едва диктор, перечисляя состав динамовской команды, назвал мое имя, трибуны взорвались оглушительным свистом. Обструкция повторилась, когда я вышел на поле. Злой рокот усилился после того, как мяч попал ко мне в руки, но и это не удовлетворило трибуны, мстившие виновнику поражения сборной. Они свистели неустанно, до конца игры. Я слышал крики: «С поля!», «На пенсию!», «Яшин, иди внуков нянчить!»На следующем матче все повторилось. На третьем — то же, что на втором. Дома я находил обидные, издевательские письма, на стеклах машины — злобные, оскорбительные надписи. Несколько раз кто-то из самых агрессивных «доброжелателей» разбивал окна в моей квартире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26