Третий раз он попадался на глаза полковнику в самых неожиданных местах. Обостренное чувство опасности, свойственное многим людям его профессии, подсказало ему, что, возможно, этой ночью что-то может случиться. Кто-то наверняка прознал об этих деньгах. Но кто? Да, Господи, какая разница, будут ли это бывшие офицеры или просто бандиты. Чечель достал из тайника саквояж с деньгами, и большой двенадцатизарядный кольт, две гранаты «мильс», собрал необходимые документы, привязал вещмешок с пайком к ручке саквояжа. Теперь надобно заняться дверями. Черный ход Чечель заколотил еще в октябре. Не нужен он ему был. Окно туалета выходило на крышу сарая. Прыгать всего ничего. Один этаж, а там проходной двор и ищи его. А нынче вообще снег выпал, и у стены сарая нанесло метровый сугроб, так что уйти он сможет легко.
Вот только от кого? Эта мысль занимала полковника весь сегодняшний вечер. Часы в столовой пробили одиннадцать раз. Чечель подошел к окну. Темнота. Даже снег стал невидимым и черным. Он закурил, и вдруг под аркой вспыхнули лучи огня. Урча моторами, во двор въехало два авто. Все. Это к нему. Чечель достал из стола рубчатую гранату «мильс», подошел к двери, повесил ее на ручку, отогнул усики детонатора, привязал к кольцу шнур и зацепил его за крюк. В дверь уже колотили, что-то кричали и матерились. Гулко раздавались удары и на черном ходу. Чечель надел бекешу, папаху, взял саквояж с притороченным к нему вещевым мешком, оглядел последний раз квартиру. Пора. Он вошел в туалет, запер дверь, распахнул окно. В лицо ударило снежным холодом. Крышу он не видел. Но память услужливо подсказала ему ее размеры. Он прыгнул и мягко приземлился. В квартире грохнул взрыв. Чечель прыгнул в сугроб, провалился почти по пояс в снег, матерясь, выбрался и побежал через проходной двор. Через несколько минут он словно растворился в хитросплетении дворов и переулков на Мясницкой.
Литвин тоже не спал в эту ночь. В Москве было двенадцать крупных гаражей и более двадцати мелких, принадлежащих разросшимся, как грибы, новым комиссиям, главкам и комиссариатам. Он решил начать с бывшего гаража Союза городов на Сретенке. На проходной сидел вахтер с наганом и пил чай из медного гнутого чайника. – Куда? – лениво спросил он. – ЧК, – ответил Батов.
Но страшное это словосочетание не произвело никакого впечатления на вахтера. – Идите. – Он налил чай в блюдце. – Начальство здесь? – спросил Литвин. – А где ему быть, завгар здесь и ночует. – Как его фамилия? – Тимохин Николай Ильич.
Тимохин спал в кабинете на диване. В комнате было жарко, бока буржуйки раскалились до малинового цвета.
– Жалко будить, – вздохнул Литвин, – но что делать, служба у нас собачья. Он подошел к дивану, потряс спящего за плечо. – Тимохин… Тимохин…
– А… Кто… Куда… – Завгар вскочил, со сна не понимая, что случилось. Отсутствующими глазами оглядел комнату и опять лег.
– Тимохин… Да вставай же… – Литвин рывком посадил завгара. Теперь он проснулся, и взгляд стал осмысленным.
– Вы кто? – хриплым, севшим от сна голосом спросил он. – Мы из ЧК.
– Мандат попрошу. Литвин протянул документ. Тимохин прочел его. – Какая нужда во мне? – Вы, Николай Ильич, давно здесь работаете? – После ранения, в пятнадцатом, сюда перешел. – Значит, многих знаете? – Да почитай всех. Литвин достал фотографию подпрапорщика. Тимохин взглянул мельком, засмеялся.
– Ишь, паршивец, а я-то голову ломал, кто мою куртку украл. Дай закурить, чекист. Литвин протянул портсигар. Тимохин ловко подцепил папиросу, чиркнул зажигалкой, сделанной из винтовочной гильзы. – Так вы его знаете? – нетерпеливо спросил Батов.
– А то. Это Колька Базыкин. Самый поганый человек в гараже был. – А где он живет?
– В Обираловке, в поселке Ивановка, в своем доме.
– Давайте мы все это запишем. – Литвин достал лист бумаги и чернильный карандаш.
– Давай, – охотно согласился Тимохин, – вы, как его прищучите, куртку мою возверните.
Ночью Бахтина разбудил шум за стеной. К Жене кто-то пришел. Видно, подгуляли ребята и решили завернуть на огонек. Он встал, взял со стола портсигар. Закурил. Сделал пару затяжек. Ткнул папиросу в пепельницу и опять заснул. Проснулся он от стука в дверь. В комнате хозяйничало сероватое зимнее утро. Не хотелось вставать, тем более куда-то ехать. Но дверь уже содрогалась от ударов, и Бахтин встал, надел брюки, накинул пальто и пошел открывать.
– Заспались вы, Александр Петрович. – На пороге стояли Литвин и Алфимов. – Малость есть.
– А мы на подпрапорщика вышли, – победно усмехнулся Литвин. – Пошли в квартиру, а то я замерзать стал.
– Вы брейтесь, Александр Петрович, – Литвин снял пальто, – а мы пока вам завтрак сообразим, путь-то неблизкий. – А именно? – В Обираловку. – Как на улице?
– Морозит малость, – сказал Алфимов и с интересом оглядел комнату.
Небогато жил полицейский полковник. Совсем небогато.
Это был второй дом чиновников полиции, в котором довелось побывать Алфимову за эти дни. И сидя на диване в комнате Бахтина, он думал о том, что председатель Пресненского Совета, у которого он был на той неделе, жил куда лучше, чем сатрап старого строя. И это не ложилось в привычные рамки навязанного ему мышления. Тем более то, что произошло нынче ночью.
За чаем Литвин рассказал Бахтину о том, как они с Батовым вышли на Кольку Базыкина.
– Мы соединились по прямому проводу с милицейским пикетом в Обираловке, и мне сказали, что Базыкин держит в страхе весь поселок.
– Ну что ж, Орест, поедем посмотрим на этого страшного господина. – У него там хива своя. – Много? – Человек пять. – А нас четверо, думаю, сдюжим. Правда, Михаил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124