Они сидели в спальне. Данилов на стуле, Дробышева на разобранной постели, безвольно опустив плечи, зажав кисти рук между коленями. Окно было открыто. На улице стало почти совсем светло, но в комнате еще прятались остатки темноты, и поэтому лицо Дробышевой казалось особенно бледным.— Что мне будет?— Это решит суд. — Данилов встал, прислонился к стене.— Я скажу всю правду.— Единственное разумное решение. Итак, откуда у вас эта печать?— Мне ее подарил Музыка. В мае, здесь у меня.— При каких обстоятельствах?— Они вернулись из Москвы: последнее время туда часто ездили…— Кто они?— Музыка Стасик, его брат Бронек и Виктор Колугин, их шофер.— Кто это такой?— Я не знаю. Он при немцах шофером в полиции служил.— А что делал до войны?— Он из этих мест. Судимый, тоже водил машину.— Так, кто еще?— Сережа, его так звали. Нет, они его называли Серый, он всегда в военной форме ходил. Веселый был, смеялся, пел хорошо.— Фамилия Серого?— Не знаю. Ни разу не слышала, чтобы называли его по фамилии.— Кто еще?— Еще четыре или пять человек с ними, но я их видела мельком, ничего не могу сказать.— Хорошо, вернемся к печати. Так кто именно приехал к вам из Москвы и когда?— Бронек и Виктор Колугин. Когда это было, не помню. Ко мне они пришли ночью. Пили сильно, и Бронек все плакал, он Стасика вспоминал, убитого, и поклялся за него отомстить.— В каких отношениях вы были с братьями Музыка?— Я дружила со Стасиком.— Дружила, иначе говоря…— Да, иначе говоря, спала. Я любила его, — Дробышева поднялась, и впервые за все время разговора глаза у нее оживились. Даже лицо стало другим: оно разгладилось, тени на нем исчезли, и появился румянец. И голос стал звонким. Таким голосом люди обычно отстаивают свою правоту.Данилов глядел на нее и думал: да, эта женщина, безусловно, любила бывшего начальника полицейской команды Станислава Музыку, и ей безразлично, что делал он, кого убивал, после каких дел приходил в этот дом. Она просто любила. Впрочем, нет. Она невольно становилась сопричастной к жизни этого человека, становилась его помощником, а, следовательно, врагом всего того, что защищал Данилов. Значит, такую любовь он оправдать не мог. И сейчас она была для него не любовницей Станислава Музыки, а его соучастницей.— Давайте оставим лирику, — резко сказал Иван Александрович, — лучше займемся фактами. Итак, как вы стали соучастницей Станислава Музыки?— Я с ним познакомилась в октябре сорок первого, когда пришли немцы.— Вы знали, чем он занимался?— Да.— И тем не менее поддерживали с ним отношения?— Да! Да! Да! Мне было безразлично. Наплевать мне на все было! На вас, на немцев! Я его любила, понимаете это?!— У меня хороший слух, так что кричать не надо.— А я не кричу, я плачу.— Это тоже лишнее. Вы находитесь на допросе, и мне нужны факты, а эмоции можете оставить при себе. Кто-нибудь знал о ваших отношениях?— Только его брат.— Что было потом?— Когда немцев выбили, они прятались с неделю у меня, Станислав с Бронеком, Колугин и Серый. А потом они закопали какие-то ящики в сарае и ушли.— Куда?— Этого я не знаю.— Допустим. Часто вас навещал Станислав?— Раза два в неделю.— А он не боялся приходить к вам?— Вам не понять этого. Он меня любил.— Что вы собирались делать дальше?— Стасик говорил, что они должны кое-что сделать и тогда у нас будет много денег, мы уедем в Ташкент.— Он приходил один?— Да.— А после его смерти?— После его смерти пришел Бронислав и просил меня помочь ему. Он назвал мне несколько фамилий. Об этих людях я должна была передавать ему или Колугину все, что услышу.— В числе названных была фамилия Ерохина?— Да.— Что вы еще передавали?— Многое. Все переговоры милиции и НКВД, сообщения о вашем приезде, о том, что в Дарьине нашли свидетеля.— Так, ясно. Кто был у вас сегодня?— Я его видела впервые. Он был от Бронислава, звали его Константин.— Зачем он находился у вас?— Бронислав сказал, что для связи. Ему было необходимо знать, что вы собираетесь предпринять.— Кстати, он не дарил вам никаких украшений?— Нет. Наполеона, как я уже говорила, мне подарил Стасик.— Хорошо. На сегодня все. Подпишите протокол. — Данилов повернулся к Белову, сидевшему за столом у окна: — У тебя все готово?— Так точно.— Дай подписать и отправь в райотдел. Данилов и Костров «Ах ты, Мишка, Мишка. Вот ты какой стал, мой крестник. Старший сержант, две медали „За отвагу“. Молодец, ай какой молодец», — Данилов глядел на Кострова, на гимнастерку его ладную, на медали и радовался. Нашел-таки дорогу свою в жизни бывший вор Мишка Костров. Впрочем, нашел он ее давно, еще до войны, только шел по ней неуверенно, как слепой, палочкой дорогу эту трогал. А теперь его ничто не заставит свернуть с нее. Настоящим человеком стал.— Ну что, Михаил, теперь давай поздороваемся. — Они обнялись. И постояли немного, крепко прижавшись друг к другу.— Вот видишь, беда какая у нас.— Это я, Ван Саныч, виноват. Я упустил гада. Эх! — Мишка скрипнул зубами, замотал головой. — Я бы его за Степу…— Еще успеешь. Я тебе эту возможность предоставлю. Ты где служишь?— После ранения при комендатуре нахожусь. А так я в разведроте помкомвзвода был. Подбили меня, попал в госпиталь, потом в команду выздоравливающих, ну, а затем сюда. Правда, говорят, временно. Иван Александрович, — Мишка заглянул в глаза Данилову, — как там мои?— Нормально. Заезжал к ним, продуктов завез. Я же их эвакуировать хотел. Да жена у тебя с характером.— Малость есть, — улыбнулся Мишка. — Так как же она?— Ждут тебя, беспокоятся. Письма твои читать мне давали, фотографию из газеты показывали, где генерал тебе руку жмет.— Это под Можайском генерал Крылов, комкор наш, первую медаль мне вручал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58