Каждое утро перед его уходом на работу сестра все собиралась и никак не могла начать с ним разговор. Вадим догадывался, о чем она хочет поговорить. Ему было заранее неловко за сестру, и он, наскоро выпив чай с бутербродом, выскакивал на улицу.
Алла сильно изменилась за те годы, пока он служил в армии. А потом, после смерти матери, они вообще не могли найти общего языка.
Теперь в доме распоряжалась она. Каждый четверг собирались гости. В их кругу так и называлось: «Аллочкины четверги». Приходили ее и Славины бывшие соученики по институту кинематографии, писатели, актеры, какие-то важные седые мужики, дорого одетые, с плавными, барскими манерами. Вадима не приглашали, даже если он бывал дома. Впрочем, он и не рвался приобщаться к современному искусству, он работал тогда оперуполномоченным в отделении, находился в «развеселом чине» младшего лейтенанта милиции, и его служба и общественное положение явно диссонировали с Аллочкиными представлениям о светскости.
Поздно вечером, когда он, чуть не падая от усталости, жевал на кухне котлеты, появлялись под благовидным предлогом Аллочкины подруги и рассматривали его с видимым интересом.
— Знакомьтесь, — с нотками иронического трагизма в голосе говорила сестра, — это и есть мой младшенький, Вадим, весьма непутевый молодой человек.
Он вставал и кивал, жал чьи-то руки.
Однажды они брали двух рецидивистов из Батуми, он заскочил домой переодеть рубашку. Забыв, что под мышкой у него кобура, из которой торчала рукоятка ТТ, скинув пиджак, пил кефир на кухне.
Сначала заглянула Маша, учившаяся с Аллой на одном курсе. Очкастая Маша, верный аллочкин адъютант.
Она остолбенело поглядела на Вадима и захлопнула дверь.
Потом началось паломничество. С грязными чашками вбежали две дамы, имен которых Вадим не помнил. Они были одинаково высокомерно красивы. Мазнув по нему глазами, они скрылись, и наступила очередь мужчин.
В кухню вошел гость «в генеральском чине» Олег Сергеевич. Он был сценарист, лауреат, член худсоветов и бесчисленных редколлегий.
Олег Сергеевич по-хозяйски вошел на кухню и сел напротив Вадима.
— Ну-с, — многозначительно изрек он.
Вадим с недоумением посмотрел на него.
— Что хорошего? — Олег Сергеевич раскурил погасшую трубку.
— То есть? — удивился Вадим.
— Я хочу услышать о вашей жизни: о погонях, перестрелках, схватках.
Вадим поставил на стол чашку, потянулся к пиджаку.
— Перестрелок нет, — ответил он зло, — а вот погони были. Вчера ловил хулигана во дворе.
— Шутка? — высокомерно спросил Олег Сергеевич.
— Жизнь, — Вадим надел пиджак, — а что касается перестрелок, так вам лучше узнать об этом в МУРе, я же работаю в отделении. В обычном номерном отделении милиции. Знаете, как когда-то в армии были номерные захолустные полки и гвардия, так вот наша гвардия — МУР.
Потом сестра, придя к нему в комнату, долго и витиевато выговаривала ему, укоряла и стыдила. А он, уставший, не спавший почти целую ночь, смотрел на нее и думал: «Когда же ты уйдешь?»
Но вместо этого он сказал ей:
— Давай меняться, я согласен на любую площадь.
Алла о чем-то радостно говорила, но он уже не слышал ее. Он спал.
Через месяц Вадим переехал в коммуналку в Столешников. Аллу он видел редко. В дни рождения, годовщину смерти родителей. Отношения наладились позже, когда он был уже начальником отдела и получил звание подполковника.
Работать в милиции стало модно. Тем более в МУРе.
О них писали книги, ежегодно на экраны выходили фильмы об уголовном розыске. Телесериал о «Знатоках» стал любимым зрелищем миллионов людей.
Теперь уже Алла говорила:
— Мой брат подполковник, служит в угрозыске, у него два ордена.
Она и ее друзья по сей день думали, что работа в милиции состоит только из погонь и перестрелок. Думали и писали об этом.
…Уезжать не хотелось. Но все-таки надо одеваться и шагать через весь поселок к станции Мичуринец на электричку, которая печально-протяжно кричала над лесом.
Вадим спустился на первый этаж и увидел Нинку, забравшуюся с ногами на диван. В руках ее глянцем отливала обложка очередного французского детектива.
— Ты уезжаешь? — Племянница оценивающе посмотрела на него.
— Да, малыш, мне пора.
— Значит, опять сорвется твое сватовство.
— Вот как?
— Вот так, — племянница потянулась на диване.
Глазастая, тоненькая, длинноногая, она, пожалуй, единственная из всей семьи была искренне привязана к нему.
— Как твои дела, малыш? Что в институте?
— Никак пока. Колыбель знаний на картошке, а меня освободили после гриппа.
— А что они там делают? — искренне удивился Вадим.
В прошлом году он заезжал на день рождения Нины и видел большинство ее сокурсников — тоненьких, хрупких девочек и длинноволосых молодых людей, мало похожих на мужчин, способных поднять мешок картошки.
— Работают, дядька, работают. Соприкасаются с жизнью. Наш мастер говорит, что будущему актеру просто необходимо соприкасаться с жизнью.
— Ваш мастер, девочка, большой теоретик.
— Ты его плохо знаешь.
— Возможно. Но я твердо знаю одно, что студенты должны учиться, рабочие работать, а колхозники убирать картошку.
— А милиционеры? Хватать и не пущать?
— А это уж как придется. Мы действуем не по системе Станиславского, а по обстановке.
— Ох, дядька, лучше бы вам ввести систему.
— А она у нас есть, у всех у нас. У меня, у тебя, у твоих сокурсников.
— Что же это?
— Закон, девочка.
— Ты старый и с тобой спорить не интересно. Ты всегда прав.
— Нет, девочка, я далеко не всегда прав, к сожалению. Кланяйся родичам.
— Когда ты приедешь?
— Как получится.
— Я позвоню тебе, ладно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13