За стеной по-прежнему играл граммофон, только пела уже Варя Панина. Видимо, любил эту пластинку Лапшин, потому что ставил ее подряд несколько раз.На столе стояла початая бутылка зеленого ликера. Климов сидел строгий, в застегнутом на все крючки кителе. Он даже воротник не расстегнул.По комнате шагал из угла в угол Копытин, продолжая, видимо, давно начатый спор:— …Ты говорил о чести, Алексей, о совести. Твой отец погиб в Порт-Артуре, и учился ты на казенный счет. А дальше что ты видел? Строй, нищенское жалованье подпоручика. Сорок три рубля. Из этих денег ты еще платил за гимназию.— Я честно служил, Виктор.— Так я же не обвиняю тебя. Но вспомни, когда ты пришел свататься к Ольге Васильевой, ее папенька отказал тебе. Почему? Да потому что ты нищая пехтура.— Ты не смеешь так говорить о Григории Нилыче, просто Ольга любила другого.— Ах, как это романтично. Прямо сочинение мадам Чарской. Только почему же месье Столбов, жених Олечки, сын мануфактурщика Столбова…— Прекрати, Виктор, — Климов вскочил. — Немедленно прекрати.— Ах, вам не нравится, господин штабс-капитан, ну простите, простите великодушно.— Для чего ты начал этот разговор, Виктор? Изволь объясниться.— Вот, — сказал Копытин, — мы и добрались до сути.
Гнал ветер по Долгоруковской редких прохожих, раскачивал тусклые фонари. Плясал снег в слабом желтом свете.Приплясывал на тротуаре постовой милиционер. Засунул руки под мышки, грел пальцы. Время к ночи, а наган в холодной руке не слушается.Снопом света ворвались на улицу автомобильные фары. Осветили постового.— Постовой, — крикнул шофер. — Как нам лучше к Пресне проехать?Шагнул милиционер к машине.Три выстрела отбросили его к стене. И он упал на спину, широко раскинув руки по снегу.На Лесной у магазина Капонадзе лежит у стены убитый милиционер. Уходит в темноту машина…Двое в шинелях со звездами на фуражках барабанят в двери магазина. Гудит под ударами дверь.— Открывай! Открывай, гад!— Кто? Кто там? — робко из-за дверей.— Телефон есть?— Есть.— Звони в ЧК.
Ревут на темных улицах автомобильные моторы. Сухо рвут выстрелы темноту. Падают на землю люди в шинелях, в черных пальто, в ватных куртках с милицейскими повязками на рукавах.
Смолк граммофон, словно подавился. В дверном проеме возник Лапшин.И увидел Алексей Климов совсем другого человека. Исчезла угодливая улыбка. Опасный стоял человек. Неожиданный.— Что ж, Алексей, не столковались мы с тобой.— Ты этот портсигар и перстенек, Витя, тоже в налете взял? — Алексей взял в руки золотой портсигар Копытина, покрутил. — Вот видишь, — он щелкнул крышкой, — монограмма-то затерта, только герб остался.— Ты, чистоплюй, жил нищим и сдохнешь нищим. Иди учи за кусок воблы и сахарин маршировать фабричных недоносков.— Если бы ты, Виктор, приехав с Юга, как эмиссар генерала Деникина, предложил мне идти бороться с большевиками, я отказался бы из-за честного слова. Но ты приехал с Юга не драться и умирать, а убивать и грабить. Ты налетчик, Виктор.— Ну и что? — внезапно совершенно спокойно сказал Копытин. — Революция избавила меня от обязанностей перед обществом.— Но у тебя остались обязанности перед собой.— Ты трус, Климов.Полетел на стол тяжелый портсигар, полетел, кроша рюмки… ствол нагана уперся Климову в спину.— Убери своего… — тихо сказал Алексей.— Спрячь наган, Резаный.— Он продаст, Витя.— Спрячь.Лапшин спрятал наган.— Идите, штабс-капитан, учите, нищенствуйте… Но помни, продашь, сестренку твою, Елену Федоровну, побеспокоим.Копытин дернул щекой и провел ребром ладони по горлу.Климов вышел из комнаты.— Надо шлепнуть его, — сказал Лапшин, — продаст, фраер.— Нет, я его знаю.
Мартынов что-то писал, Козлов возился с печкой, Данилов чистил наган.Он уже собрал его и вытер ветошью масляные пальцы, как зазвонил телефон.— Мартынов. Так… Так… Выезжаем. В машину! Бандюги у Тверской заставы милиционеров стреляют.Климов в подъезде достал из кармана кожаный портсигар, вынул из него самокрутку, прикурил от зажигалки.Стоял, прислонясь к стенке. Курил и думал. Разговор этот страшный вспоминал.
На темных улицах гремят выстрелы. Ревет мотор автомобиля.От Лубянки к Тверской заставе мчится длинный черный «пежо» с чекистами. Рядом с шофером Мартынов.У порота на Лесную машет руками человек с винтовкой.— Притормози-ка, — командует Мартынов.— К Грузинам поехали они, к Грузинам.— На Грузинский вал, — скомандовал Мартынов.
Климов вышел из-под арки двора. В темноте угадывался павильон Патриарших прудов. У поворота на Спиридоньевку горел одинокий фонарь. В его желтом кругу ходил милиционер.Климов поднял воротник и зашагал к Спиридоньевке.— Товарищ гражданин, — окликнул его севший на морозе голос.Климов остановился.— Огонька не найдется? Страсть как курить охота.Климов подошел, достал зажигалку.— Ваше благоро… Тьфу, гражданин штабс-капитан… Не признаете?— Скурихин, ты?— Так точно, — улыбнулся постовой.— Ты же в деревню собирался, землю делить.— Вишь, дело какое, не доехал. В милицию служить пошел.— Ты что, партийным стал?— Уж полгода, а вы-то как, Алексей Федорович, значит, с нами?— Инструктором по военному делу служить буду.— Я с нашими спорил. Одни говорили, что вы на Юг подались. А я им — не такой человек наш ротный. Вас, как в шестнадцатом ранили, мы очень жалели… Новый ротный зверь пришел. А к вам мы всей душой.— Ты вот что, Скурихин, заходи ко мне. Адрес-то помнишь?— Это куда я в пятнадцатом сестрице вашей письмо передавал?— Туда. Заходи. Ждать буду.Климов бросил руку к козырьку. Шагнул в темноту.Многовато неожиданных встреч для одного дня. Он сделал несколько шагов, и темнота слила его со стеной дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24