Игорь, посмотри же! Это же действительно черт знает что! Это же все смеяться будут!Он резко тряхнул мешок, и из него посыпалось печенье, выпала и покатилась коробка с монпансье. Петр подхватил коробку, высоко поднял над головой и тонко закричал:— Вот! Взгляни! Старший политрук Карпунин будет сосать душистый горошек! Надо мной вся дивизия хохотать станет! Это же… Ну, Танюша, ну, деточка, умоляю, дай я сам все сложу. Мне ведь сказали, что надо брать.Татьяна молча сидела на диване, сложив на коленях руки, и по щекам ее катились крупные слезы. Она смотрела на мужа и молча плакала. А девчонки, хохоча, подбирали с пола печенье.Петр вытряхнул содержимое мешка на стол и стал аккуратно укладывать полотенца, белье, портянки…Игорь присел на диван рядом с сестрой, положил ей руку на плечо, и Татьяна уткнулась ему в грудь.— Да, дела… — протянул Игорь. — На какое направление, не знаешь?— Какой там фронт! — неохотно отозвался Петр. — В запасной полк пока, а там видно будет… Ты тут не оставляй моих, заглядывай, ладно? — Он просительно заглянул в глаза Игорю. — Трудно им тут будет без меня… А это еще что? — снова воскликнул он тонко. Из груды вещей выпал медвежонок. Петр повертел его в руках, разглядывая недоуменно.— Это мы, папочка, чтоб тебе не скучно было, — в один голос закричали малышки. — Пусть он вместе с тобой воюет!Петр задумчиво посмотрел на медвежонка и, отвернувшись от Игоря, сунул его в мешок.— Так заходи, — глухо повторил он.— Я думаю, — медленно сказал Игорь, — что им надо с матерью съехаться. Я ведь и сам… не сегодня-завтра… Рапорт вчера подал, должны отпустить.— О господи, горе мое!.. — уже в голос заплакала Таня. — И этот туда же… Мальчишка…— Какой я тебе мальчишка! — Игорь обиженно отстранился от сестры. — Где ты видела мальчишку? — Я уже год в угрозыске, каждую ночь операции… — Игорь запнулся, поняв, что перехватил. — Ладно, пора идти. Давай простимся. Может, доведется на одном фронте воевать.Он подошел к Петру, пожал руку, потом они крепко обнялись, расцеловались, похлопали друг друга по плечу.— До скорого, — Игорь махнул рукой. — А за них не бойся. Мать нас с Танькой одна вырастила, как-нибудь уж справится с моими племянницами.Уже выйдя на лестничную площадку, Игорь понял, что его беспокоило. В квартире сестры поселился новый запах — кожаных ремней, ваксы — запах дороги. У них в МУРе, в дежурке, так было все время. Но теперь Игорю показалось, что это запах войны. Шарапов Всю ночь у Шарапова болело плечо, простреленное двадцать лет назад. Его знобило. Иван подбирал колени к животу и, нашаривая в темноте рукой, натягивал поверх одеяла свое старенькое пальто. Но когда ледяная дрожь отпускала, становилось нечем дышать, и он, шлепая босыми ногами по скрипучим половицам, брел к ведру с водой и, лязгая зубами о край оцинкованной кружки, пил противно-теплую воду. Ненадолго становилось легче, вроде бы расступалась ночная тьма и уже виделся близкий рассвет, хотя на улице было и так светло — июльские ночи коротки. И еще Ивана мучило прошлое, даже, скорее, не мучило, а как бы раскручивалось бесконечной лентой, и остановить это движение не было никакой возможности.Старые ходики на стене показывали пятый час. Чего уж теперь спать… Он снимал с женой маленький частный домик на Перовом поле. Домишко был старый, но крепкий, весь обсаженный густой сиренью, отчего в комнатах было немного сумрачно и прохладно даже в нынешнюю июльскую жару. Иван распахнул створки низенького окна, вдохнул рассветную пачухую прохладу — хозяйка разводила под окнами флоксы на продажу, а теперь была пора самого цветения.С недалекой станции доносились приглушенные гудки паровозов, шипение пара и лязганье вагонных сцепок. Железная дорога жила напряженной жизнью и днем и ночью. Тяжело груженные составы шли в Москву с Урала, из Сибири — техника, люди, — казалось, вся страна сдвинулась с места. Ивана снова стало знобить, он прикрыл створки окна, накинул на плечи пальто и присел к столу, разминая в пальцах папиросу.Он наконец прикурил и сладко затянулся дымом, поплотнее укутав левое плечо. Пуля тогда была, видно, на излете, но кость все же тронула. Да, намучились с ним в ту пору врачи, пока вынули… Вынуть-то вынули, а рана вот напоминает.Он хорошо помнил гражданскую. Тяжелая то была война, но ведь и он молодой был, девятнадцать лет, — марш, марш, руби, коли! Друзья-эскадронцы веселые, лихие, чубатые. Или так теперь кажется, что просто все было? Он ведь в тонкой политике не был силен: за мировую Революцию! — и в клинике. Позже стал разбираться, что к чему. Тогда и угодила в него кулацкая пуля.Иван выдвинул из-под койки обшарпанный, со сбитыми углами чемоданишко, где хранился весь его личный и семейный архив, сдул пыль, поставил на койку, открыл крышку, и присев рядом, стал перебирать пожелтевшие бумажки…Наконец Иван сообразил, что он ищет в своем архиве. Вот она, истертая, того и гляди в руках развалится, подклеить бы.Он развернул почти прозрачный серый лист, перенес его к столу, аккуратно разложил и, щурясь, стал читать. «Хищникам и ворам народного достояния нет пощады.В то время, когда все усилия трудового народа направлены к борьбе с разрухой и надвинувшимся стихийным бедствием — голодом.В то время, когда дорог каждый вовремя добытый и доставленный нуждающимся и голодным кусок хлеба и каждый пуд зерна для обсеменения обширных полей пострадавшего Поволжья, — находятся паразиты и негодяи, которые расхищают народное добро из вагонов, пакгаузов и складов.Хищники пользуются всякими способами, чтобы за счет несчастия другого, за счет награбленного создать свое благополучие.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7