ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Мать Хайнца, Софи, умерла в 1920 году. Послевоенные эпидемии гриппа унесли миллионы людей во многих странах, и, возможно, она стала жертвой одного из вирулентных штаммов, «исчезла, — написал Фрейд, — как будто ее и не было».
Ее смерть в январе 1920 года, как считали некоторые приближенные Фрейда, повлияла на книгу, которую он написал в мае и опубликовал в том же году. Она называлась «По ту сторону принципа удовольствия». Это название было ироничным: за удовольствием скрывалась смерть. Одна из идей книги, рассматриваемая тщательно и логично, заключалась в том, что у нормальных людей якобы можно наблюдать примитивное психологическое «желание повторения», желание того, чтобы одно и то же происходило снова и снова. Фрейд убедил себя, что это говорит о бессознательном желании восстановить прежнее положение вещей. Поскольку жизни предшествует ее отсутствие, цель организма, таким образом, заключается в том, чтобы достичь неживого состояния.
«Итак, — писал Эрнест Джонс, объясняя это в своей биографии, — главной целью жизни должна быть смерть», — а инстинкт жизни, или «Эрос», находится в постоянном и неразрешимом конфликте с инстинктом смерти. Эту идею последователи Фрейда приняли плохо. В частной беседе Джеймс Стречи назвал ее «жалкой путаницей».
Инстинкт смерти, возможно, был предложен Фрейдом из-за его эмоционального состояния: его обычный пессимизм, возраст и реакция на войну — все сыграло свою роль. Даже в самые счастливые моменты он был готов описывать реальность так, как ее видел. «Лучше… чтобы правду говорили психологи, — писал он, — чем если бы это осталось циникам». Смерть Софи, которая сделала 1920 год самым печальным периодом, была последней соломинкой, хотя Фрейд отрицал всякую связь между своей теорией и этой трагедией — едва ли он мог признаться в таком ненаучном поступке, — и утверждал, что инстинкт смерти уже был включен в черновой текст до того, как Софи умерла. Свежие данные свидетельствуют о том, что изменения в рукопись были внесены после ее смерти. Это было тяжелое время. Фрейд был полон меланхолии. Книга о смерти — естественное следствие.
***
Пациенты с фунтами и долларами были небольшим облегчением, дуновением свежего ветра из внешнего мира. Практика Фрейда осталась такой до конца его жизни. Многие пациенты были его «учениками», которые учились искусству анализа посредством того, что Фрейд анализировал их самих. Были это австрийцы или иностранцы, в них профессор видел скорее уже не источник новых идей, а достойных (иногда не совсем) мужчин и женщин, к которым он применял методы, к тому времени считавшиеся (по его мнению) совершенными.
Сразу же после войны он начал принимать людей, которые в прошлом не соответствовали бы его жестким требованиям. С одного дантиста из Нью-Йорка, которого передал ему Джонс, Фрейд брал только полцены — потому, что он был «только наполовину американец. На вторую — венгерский еврей». Этот дантист, как заметил Фрейд, не был особо умен, а фактически был «молодым ослом». Но «пять долларов — это семьсот пятьдесят крон!». До войны Волчий Человек платил сорок крон в час и считал, что это дорого. Теперь за сорок крон невозможно было купить даже дешевую сигару. Панкеев снова появился у Фрейда после войны, но его деньги ничего не стоили, а земля попала в руки большевиков. Фрейд лечил его бесплатно.
Англосаксы попадали к Фрейду со своими устоявшимися взглядами. Англичанам сама идея консультаций у бородатого профессора в Вене с сумасбродными теориями о сексе казалась восхитительно развращенной, и поначалу к нему обращались только самые самостоятельно мыслящие и эксцентричные люди.
Джеймс Стречи (его семья, в последнее время много обсуждавшаяся, была несомненно необычной и удивительно одаренной — биограф Литтон Стречи был его старшим братом) познакомился с работами Фрейда через Фредерика Майерса и Общество психических исследований в 1912 году. Ему был интересен психоанализ, насколько он смог его понять, и, поговорив с Эрнестом Джонсом, он решил стать врачом и записался в лондонскую медицинскую школу при больнице. Через три недели он бросил учебу, а в 1920 году решил направиться сразу в Вену, чтобы учиться у основателя движения.
Фрейд не возражал против аналитиков без медицинского образования и брал с него низкую цену, фунт в час вместо двух, договорившись с ним, что он останется пациентом в течение года. Стречи не испугался профессора и его плохо отапливаемого кабинета. Он писал брату Литтону в ноябре 1920 года где-то после месяца анализа:
Каждый день, кроме воскресенья, я провожу час на диване профессора (уже 34 дня) — и «анализ» кажется мне самостоятельной скрытой жизнью. Что касается самого процесса, он еще менее понятен, чем раньше; как бы там ни было, иногда это удивительно интересно, а иногда чрезвычайно неприятно — так что могу сказать, что в этом что-то есть… В начале часа все смутно — темный намек здесь, тайна там, — но постепенно все сгущается, начинаешь чувствовать, как внутри тебя происходят страшные веши, и ты не можешь разобраться, что же это такое; потом он начинает помогать тебе; ты неожиданно ярко что-то видишь; потом другое; и наконец перед тобой освещается весь путь; он задает тебе еще один вопрос, ты даешь последний ответ — и в момент полного озарения профессор поднимается, проходит по комнате к электрическому звонку и провожает тебя до двери.
Иногда бывало не так интересно, когда «ты лежишь целый час, как будто на живот тебе положили тонну груза, и просто не можешь выдавить из себя ни слова».
Фрейд, который с трудом понимал тихую английскую речь Стречи, был к нему расположен, так как Джонс подчеркнул, что этот человек из семьи литераторов может стать полезным в качестве переводчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
Ее смерть в январе 1920 года, как считали некоторые приближенные Фрейда, повлияла на книгу, которую он написал в мае и опубликовал в том же году. Она называлась «По ту сторону принципа удовольствия». Это название было ироничным: за удовольствием скрывалась смерть. Одна из идей книги, рассматриваемая тщательно и логично, заключалась в том, что у нормальных людей якобы можно наблюдать примитивное психологическое «желание повторения», желание того, чтобы одно и то же происходило снова и снова. Фрейд убедил себя, что это говорит о бессознательном желании восстановить прежнее положение вещей. Поскольку жизни предшествует ее отсутствие, цель организма, таким образом, заключается в том, чтобы достичь неживого состояния.
«Итак, — писал Эрнест Джонс, объясняя это в своей биографии, — главной целью жизни должна быть смерть», — а инстинкт жизни, или «Эрос», находится в постоянном и неразрешимом конфликте с инстинктом смерти. Эту идею последователи Фрейда приняли плохо. В частной беседе Джеймс Стречи назвал ее «жалкой путаницей».
Инстинкт смерти, возможно, был предложен Фрейдом из-за его эмоционального состояния: его обычный пессимизм, возраст и реакция на войну — все сыграло свою роль. Даже в самые счастливые моменты он был готов описывать реальность так, как ее видел. «Лучше… чтобы правду говорили психологи, — писал он, — чем если бы это осталось циникам». Смерть Софи, которая сделала 1920 год самым печальным периодом, была последней соломинкой, хотя Фрейд отрицал всякую связь между своей теорией и этой трагедией — едва ли он мог признаться в таком ненаучном поступке, — и утверждал, что инстинкт смерти уже был включен в черновой текст до того, как Софи умерла. Свежие данные свидетельствуют о том, что изменения в рукопись были внесены после ее смерти. Это было тяжелое время. Фрейд был полон меланхолии. Книга о смерти — естественное следствие.
***
Пациенты с фунтами и долларами были небольшим облегчением, дуновением свежего ветра из внешнего мира. Практика Фрейда осталась такой до конца его жизни. Многие пациенты были его «учениками», которые учились искусству анализа посредством того, что Фрейд анализировал их самих. Были это австрийцы или иностранцы, в них профессор видел скорее уже не источник новых идей, а достойных (иногда не совсем) мужчин и женщин, к которым он применял методы, к тому времени считавшиеся (по его мнению) совершенными.
Сразу же после войны он начал принимать людей, которые в прошлом не соответствовали бы его жестким требованиям. С одного дантиста из Нью-Йорка, которого передал ему Джонс, Фрейд брал только полцены — потому, что он был «только наполовину американец. На вторую — венгерский еврей». Этот дантист, как заметил Фрейд, не был особо умен, а фактически был «молодым ослом». Но «пять долларов — это семьсот пятьдесят крон!». До войны Волчий Человек платил сорок крон в час и считал, что это дорого. Теперь за сорок крон невозможно было купить даже дешевую сигару. Панкеев снова появился у Фрейда после войны, но его деньги ничего не стоили, а земля попала в руки большевиков. Фрейд лечил его бесплатно.
Англосаксы попадали к Фрейду со своими устоявшимися взглядами. Англичанам сама идея консультаций у бородатого профессора в Вене с сумасбродными теориями о сексе казалась восхитительно развращенной, и поначалу к нему обращались только самые самостоятельно мыслящие и эксцентричные люди.
Джеймс Стречи (его семья, в последнее время много обсуждавшаяся, была несомненно необычной и удивительно одаренной — биограф Литтон Стречи был его старшим братом) познакомился с работами Фрейда через Фредерика Майерса и Общество психических исследований в 1912 году. Ему был интересен психоанализ, насколько он смог его понять, и, поговорив с Эрнестом Джонсом, он решил стать врачом и записался в лондонскую медицинскую школу при больнице. Через три недели он бросил учебу, а в 1920 году решил направиться сразу в Вену, чтобы учиться у основателя движения.
Фрейд не возражал против аналитиков без медицинского образования и брал с него низкую цену, фунт в час вместо двух, договорившись с ним, что он останется пациентом в течение года. Стречи не испугался профессора и его плохо отапливаемого кабинета. Он писал брату Литтону в ноябре 1920 года где-то после месяца анализа:
Каждый день, кроме воскресенья, я провожу час на диване профессора (уже 34 дня) — и «анализ» кажется мне самостоятельной скрытой жизнью. Что касается самого процесса, он еще менее понятен, чем раньше; как бы там ни было, иногда это удивительно интересно, а иногда чрезвычайно неприятно — так что могу сказать, что в этом что-то есть… В начале часа все смутно — темный намек здесь, тайна там, — но постепенно все сгущается, начинаешь чувствовать, как внутри тебя происходят страшные веши, и ты не можешь разобраться, что же это такое; потом он начинает помогать тебе; ты неожиданно ярко что-то видишь; потом другое; и наконец перед тобой освещается весь путь; он задает тебе еще один вопрос, ты даешь последний ответ — и в момент полного озарения профессор поднимается, проходит по комнате к электрическому звонку и провожает тебя до двери.
Иногда бывало не так интересно, когда «ты лежишь целый час, как будто на живот тебе положили тонну груза, и просто не можешь выдавить из себя ни слова».
Фрейд, который с трудом понимал тихую английскую речь Стречи, был к нему расположен, так как Джонс подчеркнул, что этот человек из семьи литераторов может стать полезным в качестве переводчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175