— вздохнул я, отложив карандаш, которым делал пометки. — Какие у тебя проблемы, Джованни?— Понимаете, — он нетерпеливо подошел вплотную к столику. — Я вот о чем хотел спросить… в этой вашей книге, э… говорится что-нибудь о садизме?— Говорится, — ответил я. — А что? Тебя одолевает желание поколотить Инноченцо?— Нет-нет. Речь не обо мне, а о моей подружке.— Вот как, — осторожно молвил я. — И в чем же дело?Он осмотрелся украдкой, убеждаясь, что мы одни.— Она кусается, — прошептал он.— Кусается?— Ну да.— Кого же она кусает? — спросил я в замешательстве, настолько его слова поразили меня.— Она кусает меня, — объяснил Джованни.— О! — Я малость опешил, ибо даже Хэвлок не подготовил меня к случаю с девушками, кусающими плечистых итальянских официантов.— И почему же она кусает тебя?— Она говорит — ей нравится мой вкус, — важно сообщил он.— Так это только хорошо, разве нет?— Нет. Она кусается больно, — возразил Джованни. — Иногда я боюсь, что она перекусит какой-нибудь сосуд и я истеку кровью.— Не истечешь. Никто еще не умирал от ласковых укусов.— И вовсе это не ласковые укусы, — возмущенно ответил он. — Она садизм.— Садистка, — поправил я его.— И это тоже.— Но ласковые укусы — обычное дело, — заверил я. — Это признак обожания, любви.Джованни еще раз оглянулся — никто не видит? — затем расстегнул рубашку.— Вот это что — любовь или садизм? — спросил он, обнажая грудь, словно покрытую каракулем, сквозь который можно было рассмотреть аккуратные красные метки от укусов.Кое-где зубы возлюбленной прокусили кожу, а один укус был даже залеплен пластырем.— Что ж, — заметил я, — должно быть, это больно. Но я не стал бы называть это садизмом.— Нет? — гневно осведомился Джованни. — Вы что же хотите — чтобы она сожрала меня?— А почему тебе в ответ не укусить ее? — предложил я.— Не могу. Ей это не понравится.Я убедился, что у Джованни в самом деле есть проблемы и главная проблема заключалась в том, что ему неведомо, что такое настоящий садист или садистка.— Хочешь одолжить у меня книгу, где говорится о садизме? — спросил я. — Может, поможет?— Хочу, сэр. — Он просиял. — Я прочту ей, и она увидит, что она садизм.— На твоем месте я не стал бы читать ей всю книгу, — предостерег я Джованни. — Ты ведь не хочешь, чтобы она взялась за плетки и прочие предметы.— Я сперва прочту сам, — ответил он, поразмыслив.— Правильно, на твоем месте я взял бы на себя роль цензора. Я принесу эту книгу вечером, Джованни.— Спасибо, мистер Даррелл, — сказал он и проводил меня до двери, кланяясь и застегивая рубашку.Два дня спустя Джованни вернул мне книгу, но вид у него был слегка озабоченный.— Все в порядке, — прошептал он.— Отлично, — отозвался я. — И что же у вас произошло?— Когда я прочел ей то, о чем он пишет, она подумала, что я задумал проделать с ней это. И сразу стала возражать: «Нет-нет, ни за что». А я ей в ответ: «Откажись от садизма, тогда и я не буду».— Она согласилась?— Ага, согласилась.— Стало быть, подействовало?— Сегодня ночью, — он прищурил один глаз, — она была нежная, словно птичка, красивая птичка… совсем ласковая.— Прекрасно, — сказал я.— Нет. Теперь она сердится на меня.— Почему? — удивился я.— Она была такая красивая, такая нежная, такая ласковая, что я укусил ее, — признался Джованни. — И она говорит, что больше не будет спать со мной.— Она передумает, — утешил я его.Однако лицо Джованни выражало сомнение, и к тому времени, когда я уезжал из гостиницы, прекрасная кусака еще не поддалась на его уговоры.Теперь поведаю о случае с кладовщиком и рабочим, когда я невольно (не без помощи Хэвлока) оказался виновником серьезной стычки; впрочем, все кончилось относительно благополучно, пострадало только меню, когда подгорело главное блюдо дня — овощной суп с лапшой.Началось все с того, что я открыл кратчайший путь, ведущий к приморским скалам — через подвал нашей гостиницы; до того дня мне приходилось топать не один километр по дорогам. Названный путь пролегал мимо мусорных контейнеров, а потому я нередко встречал кладовщика и кухонного рабочего, славного ирландского парня с ленивой улыбкой, синими глазами, рыжеватой шевелюрой и россыпью веснушек по всему лицу. Прямую противоположность ему являл кладовщик — темноволосый бирюк с угрюмым лицом, которое, впрочем, совершенно преображалось, когда он улыбался. Мне чрезвычайно нравился его голос — низкий, хриплый; в речи кладовщика отчетливо слышался дорсетский акцент. Весть о том, что я представляю собой неисчерпаемый источник познаний о сексе (благодаря Хэвлоку Эллису), просочилась в подвальные помещения, и оба названных симпатичных молодых человека поделились со мной своими затруднениями; первым — кладовщик Дэвид.— Понимаете, сэр, — начал он, краснея, — она чертовски хороша. И знает, как она мне нравится, знает, что хочу жениться на ней. Однако ничего не позволяет. Ни за что. Но и с другими чтобы я не делал этого, понимаете? Не то чтобы меня так уж сильно тянуло, понимаете? Но я так рассуждаю — либо она станет делать это со мной, либо я найду для этого другую. Все должно быть по справедливости, сэр, вы согласны?— Она считает, что воздержание усиливает привязанность, — предположил я и тут же пожалел о своих словах, видя, с какой укоризной он смотрит на меня.— Мне не до шуток, сэр. У меня от этого плохое настроение, честно. Вот я и подумал, может, в вашей книге есть что-нибудь такое, что я мог бы дать ей прочитать? Такое, ну… чтобы настроило ее, что ли.— Я дам тебе почитать книгу о сексуальном просвещении и воздержании, — пообещал я. — Однако за успех не ручаюсь.— Конечно, сэр, конечно, я понимаю. Мне бы только сдвинуть ее с точки, так сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58