Такая непростительная
нерадивость! Меня мало выгнать отсюда, я глупейший из
смертных...
-- Разве нельзя закупить еще? -- попытался я остановить
это самобичевание.
-- Но то хозяйство всегда снабжает меня! -- воскликнул
мистер Ромилли, словно мне это не было давно известно.-
Хозяйство снабжает меня, когда я делаю заказ в конце недели. А
тут я, последний идиот, забыл про это.
-- Но разве нельзя закупить еще где-нибудь еще? -- спросил
я.
-- А все наши гуппи, и меченосцы, и черные молли ждут не
дождутся своей порции ручейников,- продолжал мистер Ромилли,
доводя себя до исступления.- Они так их любят. Как я могу
смотреть на эти маленькие ротики, тыкающиеся в стекло? Как могу
уйти на обед, зная, что бедные рыбки...
-- Мистер Ромилли,- решительно перебил я его,- можем мы
приобрести ручейников где-нибудь еще, кроме того хозяйства?
-- А? -- уставился он на меня.- Кроме хозяйства? Но они
всегда снабжают меня... Постой. Кажется, я тебя понял. Ну да...
Он тяжело поднялся по деревянным ступенькам, вытирая лоб,
и возник передо мной, словно единственный уцелевший после
обвала в шахте. Обвел трагическим, отсутствующим взглядом наш
интерьер.
-- Но где? -- сказал он наконец с отчаянием в голосе.-
Где?
-- Ну,- проявил я инициативу,- как насчет Белоу?
-- Белоу? Белоу ничего не смыслит в делах. Он торгует
птицами. Откуда у него быть ручейникам?
-- И все-таки стоит попробовать,- настаивал я.- Давайте я
схожу и узнаю. Мистер Ромилли поразмыслил.
-- Хорошо,- произнес он наконец, отрывая взгляд от
укоризненно смотрящих на него рыбьих верениц.- Возьми в кассе
десять шиллингов и постарайся не задерживаться слишком долго.
Он вручил мне ключ от кассы и сел, угрюмо созерцая блеск
своих начищенных ботинок. Я достал в кассе десятишиллинговую
ассигнацию, написал на бумажке: "Взято 10 шиллингов на
ручейников", положил ее в кассу, запер и сунул ключ в вялую
пятерню мистера Ромилли. Миг -- и я уже на улице, протискиваюсь
через толпы глазеющих на витрины прохожих, сопровождаемый
грохотом огромных красных автобусов, за которыми вьются стайки
легковых машин. Наконец сворачиваю в заветный переулочек и
оказываюсь в царстве мира и покоя. Рев автобусов, топот ног,
визг тормозов, гудки клаксонов сливаются в сплошной
приглушенный гул, чем-то похожий на ласкающий слух рокот
далекого прибоя. Слева от меня -- черная от копоти глухая
стена, справа -^чугунная ограда перед клочком земли на
подступах к местной церкви, где некий достойный человек посадил
платаны. Деревья протянули ветви над оградой, осенив проулок
зеленью листвы, а по крапчатым их стволам тяжело карабкаются,
горбатясь, гусеницы, устремленные к цели, неведомой им самим.
Там, где кончалась посадка, начинались лавки, числом шесть, все
крохотные и все отнюдь не преуспевающие.
Вот "Клитемнестра", салон модной женской одежды, с
довольно экстраординарной достопримечательностью на витрине --
мехом пушистого зверька, чьи стеклянные глаза и зажатый зубами
хвост заставили бы сжаться сердце всякого противника
живодерства. Дальше -- кафе "Пикси", легкие ленчи, закуски,
чай, а подкрепившись, можно было зайти в "Табачную лавку"
А.Уолита, чья витрина сплошь была заполнена рекламой сигарет и
трубок; почетное место занимала реклама самых дешевых сигарет.
Быстро шагая дальше, я миновал контору агента по продаже
недвижимости Вильяма Дровера, с красующимися за стеклом
блеклыми фотографиями заманчивых жилых строений, затем --
сумрачную витрину господ М. и Р. Драмлин, водопроводчиков, с
несколько неожиданным, скупым оформлением -- одиноким розовым
унитазом. И замыкала сей торговый ряд дверь с простой,
немудрящей выцветшей вывеской: "Генри Белоу. Птицевод".
"Наконец-то,- сказал я себе,- я могу войти в эту лавку и
хотя бы раскрыть тайну проданных птичек". Однако тут произошло
нечто неожиданное. Высокая костлявая женщина в грубошерстном
костюме и увенчанной пером потешной тирольской шляпе решительно
прошагала к двери с картонкой, на которой было написано:
"Прошу", взялась за ручку и под мелодичный звон колокольчика
вошла в лавку, опередив меня на какое-то мгновение. Я опешил.
На моих глазах впервые одна из лавок в этом переулке
удостоилась посещения покупателя. Тут же, горя желанием
увидеть, что будет дальше, я рванулся следом за этой женщиной и
очутился внутри раньше, чем успела захлопнуться дверь.
В лавке царил полумрак, и мы с покупательницей в
тирольской шляпе уподобились мотылькам, застрявшим в пыльной
паутине. Казалось, мелодичный колокольчик должен был тотчас
вызвать из недр лавки услужливого продавца. Однако царила
полная тишина, нарушаемая только слабым щебетом пичуг в витрине
да шорохом крыльев приютившегося в углу какаду. Хорошенько
взъерошив перья (звук был такой, точно кто-то встряхивал
неглаженую после стирки простыню), попугай наклонил голову
набок и мягко произнес безразличным тоном: "Хэлло, хэл-ло,
хэлло".
Мы ждали, и короткое ожидание показалось нам вечностью. По
мере того как мои глаза свыкались с полумраком, я рассмотрел
маленький прилавок и за ним -- полки с птичьим кормом и другими
вещами, потребными для птицеводства, а перед прилавком стояли
на полу большие мешки с коноплей, просом и рапсом. На одном из
мешков восседала, торопливо уписывая семена, белая мышка,
чем-то похожая на нервно покусывающего соломинку участника
званой вечеринки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46