Подойдите к клетке Тапенса и попробуйте с ним заговорить. Он сразу рассмеется, а если вы просунете внутрь палец и погладите ему животик, зажмурит глаза и примется бормотать: «Ой, как здорово! Ой, как здорово!»
Множество людей спрашивают меня, понимают ли говорящие птицы слова, которые произносят. Не берусь дать определенный ответ. Возьмите того же Тапенса. Вероятно, прежние владельцы, когда почесывали его, приговаривали: «Ой, как здорово!» – и он воспроизводит эти звуки, потому что они для него связаны с приятной процедурой. Впрочем, однажды Тапенс почти убедил меня в том, что говорит осмысленно.
Подстригая кусты рядом с клеткой майны, наш престарелый и весьма уважаемый садовник мистер Холли вдруг прокашлялся и сплюнул на землю. Тотчас раздался отчетливый, звонкий голос Тапенса:
– Старый неряха!
Мистер Холли был страшно доволен и весь день посмеивался про себя.
Про. попугаев рассказывают много историй, и большинство из них отнюдь не вызывает доверия. Но мне известны два случая, когда попугаи явно не ограничивались воспроизведением заученных звуков.
У моих друзей, живших в Греции, был попугай; каждый день они выносили его клетку на воздух и ставили в тени под деревьями. Однажды местный крестьянин привязал за оградой своего осла, а тот, как это заведено у ослов, неожиданно вскинул голову и исполнил скорбное соло, завершив его обычным протяжным храпом. Попугай внимательно слушал, наклонив голову набок, и, когда осел кончил реветь, отчетливо произнес вопросительным тоном:
– В чем дело, милый?
Второй случай. Мои афинские друзья держали африканского серого попугая. Он знал довольно много слов – греческих, естественно, – и хозяева очень им гордились. У них было заведено раз в неделю устраивать «день открытых дверей», когда все их друзья могли зайти на чашку чая. В один из таких дней главной темой беседы был попугай и его лексика. Кто-то из гостей утверждал, что попугаи вообще не могут говорить, они лишь издают нечленораздельные звуки. Гордый владелец серого африканца тотчас возразил – дескать, послушайте моего попугая, он знает такие-то и такие-то слова. Тогда гость, держа чашку с чаем в одной руке и кусок торта в другой, подошел к попугаю, уставился на него и сказал: «Попочка, ведь ты не умеешь говорить, правда?» Попугай несколько секунд глядел на гостя, затем, перебирая лапками по жердочке, пододвинулся к нему поближе, наклонил голову набок и внятно молвил: «Поцелуй меня в зад». Гости оцепенели. Прежде попугай ни разу не произносил этих слов и потом никогда их не повторял. Однако факт остается фактом, все отчетливо слышали его реплику. Забавно реагировал пострадавший: он поставил чашку, положил торт, взял свою шляпу и трость и, бледный от гнева, удалился, заявив, что и не подумает оставаться в доме, где оскорбляют гостей.

Так повелось, что зимой птицы доставляют нам больше хлопот, чем все остальные обитатели зоопарка, вместе взятые. Особенно это касается тех птиц, которых содержат на открытом воздухе: надо внимательно следить, чтобы они не простудились или, того хуже, не обморозились. Ведь если фламинго или другая нежная птица сильно обморозится, дело доходит до ампутации пальцев.
Всего тяжелее была для нас зима 1962/63 года, невиданная в истории Джерси. Снежный покров достигал полуметра, и почва промерзла примерно на столько же. Мало того, что мы дрожали за собственных питомцев, нам еще без конца несли истощенных диких птиц. Скворцы, малиновки, дрозды… Оставалось только одно: закрыть для посетителей Дом пернатых (в такую погоду их почти что и не было) и размещать в нем приносимых птиц. Там хоть было тепло, и мы не скупились на корм. Помню случай, когда у нас одновременно собралось сорок лысух, двадцать пять куропаток, два лебедя и одна выпь, не считая всякой мелюзги. И все это в одном птичнике.
Как раз в ту лютую зиму в мой дом однажды постучались. Открыв наружную дверь, я увидел типичного хиппи. Давно не бритый, с длиннейшими баками, волосы грязные, нечесаные, одет в заношенное тряпье и, похоже, за все свои девятнадцать лет ни разу не умывался. Он держал под мышками двух лысух.
– Слышь, приятель, – обратился он ко мне. – Помог бы ты этим беднягам, видишь, кровью истекают!
Крайне удивленный, я взял птиц, осмотрел их и убедился, что они подранены из ружья, правда, раны не опасные, быстро заживут, но птицы совсем тощие и слабые. Я укоризненно посмотрел на хиппи.
– Что, поохотился?
– Да нет, – ответил он, – это не я, какой-то французик. Он при мне подстрелил этих бедняг, да не насмерть, ну, я и подобрал их. Потом отнял ружье и хорошенько его взгрел. Не скоро его опять на охоту потянет…
– Ладно, не беспокойтесь, – сказал я, – постараемся что-нибудь сделать. Ты молодец, что принес их. У нас уже сорок штук есть.
– Это уж твоя забота, приятель, – весело произнес он. – Большое спасибо, бывай!
И он побрел прочь по глубокому снегу. Провожая его взглядом, я думал о том, как неверно судить о людях по внешности. Ну кто бы подумал, что под столь неопрятной оболочкой бьется золотое сердце!
А какая угроза нависла над нами, когда затонул танкер «Торри-Кэньон» и газеты забили тревогу, обращая внимание публики на опасности, которыми чревато загрязнение моря, в частности для морских птиц! Мы с волнением ловили все новости о перемещении разлившейся нефти. И вот, к нашему ужасу, ветер и течение погнали ее на Нормандские острова. Я отлично понимал, что нефть способна погубить все колонии бакланов и тупиков на островах, а также что нам, чего доброго, придется оказывать помощь сотням, если не тысячам морских птиц, освобождая их от нефтяного плена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54