Казалось бы, жираф создан быть неповоротливым, однако угловатости не было и в помине.
Питер остановился метрах в четырех от меня (при этом голова его очутилась прямо надо мной), медленно опустил голову и заглянул мне в лицо. Надо было видеть эти длинные толстые ресницы, эти прекрасные, огромные, влажные темные глаза, которые изучали меня с кротким вниманием. Жираф чрезвычайно учтиво и осторожно обнюхал меня, заключил, очевидно, что я не опасен, повернул кругом и удалился. Его хвост напоминал плавно покачивающийся длинный маятник из шелковистых волос цвета слоновой кости; замысловатый набор пятен медового и кремового цвета составлял красивейшую неповторимую мозаику, С этой минуты я на всю жизнь был очарован Питером и всеми жирафами вообще.
Работая в этой секции, я с восхищением наблюдал взаимоотношения Питера и Билли. Удивительная привязанность Питера к далеко не привлекательному на вид козлу бросалась в глаза; не менее очевидно было, что козел относится к Питеру совершенно спокойно. У Билли было одно – извините за бесхитростный каламбур – всепоглощающее хобби: он непрестанно искал что-нибудь хоть в какой-то мере съедобное. Питер поглядит сверху на одетую в соломенного цвета шерсть коренастую фигурку друга своими ясными глазами, обнюхает ее с великой нежностью и осторожно-осторожно перешагнет через Билли. Если же козлу надо было куда-то пройти, а на пути оказывался Питер, он поступал куда решительнее. Наклонит голову и бодает огромную пятнистую ногу, пока Питер не посторонится с виноватым видом. У Билли были веселые желтые глаза, короткая щегольская бородка и нескладное, почти квадратное тело. Трудно представить себе более резкий контраст: Питер – аристократ, как говорится, до кончика ногтей, благовоспитанный денди. Билли – просто-напросто обыкновенный прожорливый козел. Но никогда не падающий духом козел с чувством юмора и с козлиной бесцеремонностью, которая не признает никаких препятствий. Не было никакого сомнения в том, кто хозяин в доме Питера. Уверен: окажись Билли в одном помещении с носорогом, он в двадцать четыре часа подчинил бы того своей воле.
Узнав меня поближе. Билли иногда на несколько минут отрывался от главного дела своей жизни, то есть от попыток съесть что-нибудь несъедобное, и снисходил до игры со мной. Его представление об игре было своеобразным и требовало немалого напряжения от партнера. Попросту говоря, он наклонял голову и бросался на меня. Мое участие выражалось в том, что я должен был принимать всю силу удара на ладони, делая при этом шаг в сторону. Маневр этот требовал немалой прыти и навыка, и, когда я почему-либо бывал не в форме, мне грозили неприятности: лежишь, судорожно глотая воздух, на спине, а Билли стоит и трясет бородой над твоим лицом, и желтые глаза его полны злорадного смеха. И если замешкаешься в простертом положении – рискуешь остаться без половины галстука, потому что всякого рода физические упражнения развивали у Билли чудовищный аппетит.
Смотреть, как Питер ест, было необычайно интересно. Длиннейший ярко-голубой язык с невероятной бережностью обвивал клок сена. Казалось, язык живет сам по себе, потому что он безошибочно выбирал и отбраковывал корм, меж тем как сам Питер стоял будто в трансе. Еще одно увлекательное зрелище – как он подбирал корм с пола. Питер применял два способа. Первый заключался в том, что он сгибал в коленях передние ноги, пока не дотягивался до корма головой. Но чаще Питер прибегал к другому, более сложному и опасному способу, а именно: все шире и шире, сантиметр за сантиметром, раздвигал в стороны свои огромные передние ноги, потом наклонял длинную шею и подбирал лакомство языком. Жираф соблюдал при этом крайнюю осторожность, ведь поскользнись он – так и рухнул бы с раскоряченными ногами, а это грозило переломом обеих лопаток, ног, да, пожалуй, и позвоночника.
Даже после того как я убедился, что Питер меня признал, убирать в его доме все равно было страшновато. Энергично работая метлой, я не слышал, как мягкие копыта тихо шоркают по паркету. Жираф ухитрялся подойти совсем бесшумно, и только тогда поймешь, что он рядом, когда услышишь у себя за плечами глубокий задумчивый вздох. Оглянешься – над тобой на четыре метра возвышается пятнистая махина; сюрприз, который отнюдь не успокаивающе действовал на мои нервы. Большие влажные глаза исполнены любопытства, нижняя челюсть ритмично двигается, обрабатывая жвачку, раздувшиеся ноздри обдают тебя жарким дыханием с запахом сена. Но вот могучая шея относит голову метров на пять в сторону, и жираф, сутулясь, удаляется, чтобы порыться в кормушке своим голубым языком. За все время, что я работал в доме Питера, он ни разу не проявлял злобы, но я-то знал, что меткий удар его огромного копыта способен при нужде убить льва, а потому обращался с ним осторожно. Главное – не испугать его. Конечно, это правило относится к любому животному, находящемуся у вас на попечении, но жирафы особенно нервны, они способны от испуга сорваться в панический, неудержимый галоп, грозящий им переломом ноги, а то и разрывом сердца от изнеможения. Правда, это крайний случай, обычно же испуганный жираф автоматически брыкает задними ногами или ударяет противника головой – буквально косит его, как траву.
В зоопарке, разумеется, жираф выделяется среди других животных благодаря своему огромному росту и великолепной окраске, напоминающей яркий гобелен, но в естественном состоянии его пестрая окраска служит превосходной маскировкой. Гордон Камминг сообщает:

"...что касается жирафа, который водится в старых лесах с множеством обветренных стволов и поваленных деревьев, то много раз только подзорная труба позволяла мне с уверенностью различить стадо этих животных;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54