Морин словно таяла под ним, словно расплывалась и почти совсем исчезла в траве. И вот уже они лежат рядышком и спят на солнце.
У Джама была одна повадка, которой я никогда не наблюдал у других наших тигров: получив мясо, он принимался его лизать. Язык тигра работает что твоя терка. Однажды мы кормили Джама в клетке, и я смог проследить, как он ест, на расстоянии вытянутой руки. Сначала Джам зубами очистил мясо от пленок и торчащих волокон. Потом, зажав его между лапами, принялся облизывать гладкую красную поверхность. Длинный язык шоркал, точно наждак по дереву, буквально истирая мясо, так что гладкая поверхность становилась шершавой, как коверный ворс. Минут десять продолжалась эта процедура, и за это время Джам слизнул сантиметровый слой мяса. С таким языком тигру для еды и зубы-то не нужны!
Единственное, что затрудняло последовательные наблюдения над нравами и повадками Джама и Морин, – обширная территория с густыми зарослями. Вместе с тем именно эту пару стоило наблюдать, так как из наших тигров они вели наиболее естественный образ жизни. Поди угадай у Поля и Рани, какие черты поведения нормальны для них, а какие – результат противоестественного образа жизни в большой бетонной яме. Взять хотя бы купание. Я никогда не видел, чтобы Джам или Морин купались, да и Поль тоже сторонился воды. А вот Рани в знойную погоду спускалась к бассейну и погружалась в прохладную воду целиком, высунув только голову и кончик хвоста. До получаса беззаботно нежилась она в бассейне, время от времени дергая хвостом так, что на голову летели брызги. Столь необычное для тигра поведение неизменно вызывало оживленные комментарии и догадки зрителей.
– Агнесса, пойди сюда, посмотри – тигр в воде!
– О! Какой милый, правда?
– Интересно, зачем он туда забрался?
– Кто его знает. Может быть, пить хочет.
– Хорошо, а лежать-то зачем?
– Не знаю. Может, он больной.
– Не говори глупостей, Берт.
– Может быть, это водяной тигр. Особая порода, ну?
– Наверно, так и есть. Правда, он милый?
– Кинь ему хлеба, Берт.
Большая корка хлеба ударяет Рани по макушке, и тигрица с недовольным ворчанием поднимает голову.
– Не станет он его есть.
– Попробуй кинуть орех.
Честное слово, этот разговор не плод моего воображения. Я записал его дословно, и у меня есть свидетели. Зрелище распростертой в воде Рани рождало самые нелепые гипотезы в головах благородной британской публики. Теснясь вдоль отжима, посетители с напряженным вниманием глазели на тигрицу. Даже уличное происшествие не могло бы вызвать более жадного интереса.
До моей работы в Уипснейде я не представлял себе, как мало люди осведомлены даже о простейших фактах в жизни животных. Зато служителям полагалось знать все на свете. Тигры так и рождаются полосатыми? А львы укусят, если к ним войти? Почему у тигра есть полосы, а у льва нет? Почему у льва есть грива, а у тигра нет? А тигры укусят, если к ним войти? Почему белый медведь белый? Где водятся белые медведи? А они укусят, если к ним войти? Такие вопросы и сотни других нам задавали во все дни недели, иногда по двадцать-тридцать раз на дню. Когда наплыв посетителей бывал особенно велик, наша выдержка подвергалась серьезному испытанию.
Многие посетители, с которыми я разговаривал, удивлялись и явно разочаровывались, выяснив, что мы не ходим весь день на волосок от смерти в когтях льва или медведя. Поскольку я не мог похвастаться живописными шрамами, посетители считали меня чуть ли не шарлатаном. Попробуй убедить их, что жить среди этих зверей в общем-то совершенно безопасно, – воспримут как оскорбление. Одежда разорвана в клочья, голова окровавлена, но гордо поднята – таким они хотели бы меня видеть; в их представлении мой рабочий день должен был являть собой сплошную череду страшных испытаний. Вспоминая ту пору, я чувствую, что упустил отличный случай сколотить состояние. Мне бы располосовать свой халат, вымазаться кровью и каждые полчаса выходить, шатаясь, из тигровой ямы и небрежно замечать: "Адская работенка – чистить этого тигра", – я теперь был бы богачом.
Посетители в массе были для нас источником изрядных хлопот, а иногда и веселья. Два случая врезались в мою память на всю жизнь. Первый – когда один мальчуган, посмотрев, как я кормлю тигров, подошел ко мне с округлившимися глазами и полушепотом спросил:
– Мистер, а вас эти зверюги ели хоть раз?
И второй: красный от возбуждения мальчишка, подбежав к тигровой яме, глянул через барьер, увидел рыскающего взад-вперед Поля, повернулся к своей родительнице и крикнул:
– Мам! Мам, скорей иди сюда, погляди на эту зебру!
Через несколько дней после моего знакомства с Билли я снова встретил его. Он катил на дребезжащем древнем велосипеде по каменистой дорожке, ведущей к вольеру львов. Я только что расправился с густой крапивой, которая норовила заполонить дорожку, и устроил долгожданный перекур.
– Привет! – пронзительным голосом крикнул Билли, резко нажимая на тормоза, так что чуть не вылетел из седла.
Его длинные неуклюжие ноги уперлись в землю, губы растянулись в дурацкой улыбке.
– Привет, – осторожно отозвался я.
– Чем ты тут занят?
– С крапивой сражаюсь.
– Ненавижу эту работенку, – заявил Билли. – Обязательно обстрекаюсь, притом в самых неожиданных местах.
– Я тоже, – с чувством ответил я.
Билли беспокойно оглянулся по сторонам.
– Послушай, – произнес он заговорщицким шепотом, – у тебя сигаретки не найдется?
– Найдется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54