Вдруг под одним из фонарей возник ангел-хранитель в образе высокого тощего полицейского. На нем был безукоризненно чистый мундир, блестящий пояс и начищенные сапога. Он щеголевато отдал честь, поклонился женщинам и со старомодной галантностью направил нас в боковую улицу, где, по его словам, была гостиница. Мы подъехали к большому мрачному дому с наглухо закрытыми ставнями и массивной входной дверью, которая могла бы сделать честь даже кафедральному собору. Отбарабанив зорю по ее избитой непогодами поверхности, мы стали терпеливо ждать. Прошло десять минут, но обитатели дома не подавали никаких признаков жизни, и тогда Дики в отчаянии бросился на приступ. Если бы эта атака удалась, то грохот разбудил бы и мертвого. Но только Дики лягнул дверь, как она загадочным образом распахнулась сама, и мы увидели длинный, слабо освещенный коридор с дверями по обеим сторонам и мраморную лестницу, ведущую наверх. Смертельно усталые, голодные, как волки, мы не были расположены уважать право частной собственности и промаршировали в гулкий холл, словно войско захватчиков. Здесь мы остановились и стали кричать "Hola!"
до тех пор, пока весь отель не загудел от наших криков. Но ответа мы не дождались.
– Я думаю, Джерри, что иногда они все мертвые,– серьезно сказал Дики.
– Ну что ж, если они мертвые, то предлагаю рассредоточиться и самим найти себе постели,– сказал я.
Мы поднялись по мраморной лестнице и сами нашли три спальни с засланными кроватями, применив для этого очень простой прием – мы открывали все двери подряд. Найдя пристанище на ночь, мы с Дики спустились вниз посмотреть, может ли эта гостиница похвалиться хоть какими-нибудь удобствами. Первая же дверь, которую мы распахнули, привела нас в темную комнату с огромной двуспальной кроватью под старинным балдахином. Не успели мы выскочить обратно, как из-под одеяла, словно всплывающий кит, поднялась и вперевалку зашагала к нам громадная туша. Эта туша оказалась женщиной гигантских размеров, одетой в развевающуюся ночную фланелевую сорочку и весящей килограммов сто. Щурясь и натягивая на себя светло-зеленое кимоно, усеянное большущими розами, она вышла в коридор – впечатление было такое, словно одна из самых экзотичных цветочных выставок в Челси вдруг встала и зажила собственной жизнью. На ее мощную грудь ниспадали две длинные пряди седых волос. Натянув кимоно, она закинула их за спину и сонно, но приветливо улыбнулась нам.
– Buenas noches
,– вежливо сказала она.
– Buenas noches, senora,– ответили мы, стараясь не уступать в хороших манерах никому даже в этот поздний час.
– Наblо con la patrona?
– спросил Дики.
– Si, si, senor,– ответила она, широко улыбаясь,– que queres?

Дики извинился за поздний приезд, но lа patrona только махнула рукой. Дики спросил, нельзя ли получить бутерброды и кофе. Почему бы и нет? – ответила la patrona. Дики объяснил ей, что нам также срочно требуется в туалет. Не будет ли она так любезна показать нам, где он. La patrona восприняла это с большим юмором, провела нас в облицованную кафелем комнатенку и стояла рядом, дружески болтая, пока мы с Дики занимались своими делами. Потом, пыхтя и колыхаясь, она прошла на кухню и приготовила нам огромную гору бутербродов и кастрюльку кофе. Убедившись, что больше от нее ничего не требуется, она отправилась на покой.
На следующее утро, позавтракав, мы быстро осмотрели город. Насколько я мог заметить, со времен Дарвина, если не считать внедрения электричества, он изменился очень мало. Поэтому мы сели в машину и покатили из города вниз по склону холма, а затем по широкому железному мосту, перекинутому над ржаво-красными водами Рио-Негро. Прогромыхав по мосту из провинции Буэнос-Айрес в провинцию Рио-Негро, то есть всего-навсего перебравшись на противоположный берег реки, мы оказались в совершенно другом мире.
Остались позади тучные зеленые просторы пампы. Справа и слева, насколько хватало глаз, тянулась пустынная, бесплодная равнина, покрытая ровной щетиной серо-зеленого кустарника. Каждый куст был фута в три высотой и вооружен устрашающим количеством шипов и колючек. Казалось, в этом сухом кустарнике никто не живет, так как, остановив машину, мы не услышали ни пения птиц, ни жужжания насекомых. Только ветер шелестел ветвями колючего кустарника над этой одноцветной марсианской равниной. Единственным движущимся предметом, кроме нас самих, был огромный хвост пыли, поднятой автомобилем. Ужасно утомительно было ехать по этому краю. Прямая дорога, вся в глубоких рытвинах и колдобинах, разматывалась до самого горизонта. После нескольких часов монотонной езды мы уже ничего не соображали, нас вдруг кидало в сон, и мы просыпались от дикого скрипа – лендровер съезжал с дороги в ломкий кустарник.
Это случилось вечером перед самым Десеадо, на участке дороги, которую, к несчастью, так развезло после недавнего дождя, что она стала похожа на полосу густого клея. Дики, уже давно сидевший за рулем, стал клевать носом, и, прежде чем мы сообразили, в чем дело, лендровер с прицепом въехал в крутую грязь на обочине и, бешено буксуя, накрепко засел. Мы неохотно вылезли из машины на ледяной ветер и при тусклом свете заходящего солнца принялись отцеплять прицеп от лендровера и по отдельности вытаскивать их из грязи. Потом, когда руки и ноги озябли, мы все пятеро втиснулись в лендровер и стали смотреть на закат, передавая из рук в руки бутылку шотландского виски, которую я припрятал специально для такого случая.
По обе стороны дороги раскинулась страна низких и колючих кустарников, темная и такая плоская, что у нас создавалось впечатление, будто мы находимся в центре гигантской тарелки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9