Как бы там ни было, а задание свое он проделал просто геройски, по-другому не могу определить его поступок, а то, что теперь он был в полном перепуге - так четырьмя-пятью часами раньше мы были точно в таком же состоянии, а может быть, еще и почище. Он был связной и пришел к нам, но то, что перед нами был полный, добрый, славный лапоть - это тоже виделось и ощущалось сразу и, пожалуй, больше всего. И если он все же, назойливо прицепясь, пристал ко мне, то только от того, должно быть, что почувствовал во мне некоторую схожесть с этой редкой разновидностью обуви. Два сапога принято называть парой. Совершенно заблудившись в ощущениях, он пытался было даже подбодрить нас (но у него и это как-то не выходило, вернее выходило, но так неуклюже, что было бы, пожалуй, лучше, если бы это не выходило совсем), его тем не менее вывернуло на правильную дорогу - со мной, например, он был прав: меня трясло как в лихорадке, по-моему я ничего не соображал, не понимал, все восприятия жизни были вытеснены одним понятием линяем! Оно захватило меня целиком своим "улетучиванием", невидимостью, оно невероятно полно вобрало в себя все, что чувствовали и жаждали мы, доведенные до крайности. А вот выразить просто и так замечательно точно никогда бы не смогли. Такое под силу лишь свежему сознанию. Есть в этом определении нечто исчезающее, если даже будешь искать - не найдешь.
- Да вот трясет, не знаю... озноб... от радости, что ты пришел и теперь линять будем и жить...
- Тебе-то куда еще линять, ты и так бледный и прозрачный, как студень.
- Кто, я?.. нет... я - так... я - червь, я - раб, я - это... все хорошо, линяем!!!
- Прежде чем линять, скидывай все, что намотал лишнего себе на шею, спину, червь, все мешать будет, горбатый же совсем.
- Кто, я?.. нет, это сутулюсь я, когда холодно и это... мало во мне мяса... потому что я - царь, я - Бог и... это...
- !!!
Все как-то хорошо - хорошо и тихо смотрели на меня. Неожиданно связной вдруг переменился весь, досада промелькнула по его все еще возбужденному лицу и, хотя казалось дальше некуда, но он еще больше покраснел и глянул мне в глаза, дескать: "Прости, нашел на ком выместить свою боязнь!"
На мгновение все ушло и казалось - нет никакой опасности, обо всем вокруг забылось, как и о том, зачем он приполз сюда, и он, силясь улыбнуться, вымучил неловко прокисшее выражение лица, но уже миролюбиво и покойно спросил:
- Есть хочешь? - И со значением полез за пазуху.
Новенький стал вдруг мягким, уютным и своим, как тот неизвестный мне котенок за пазухой у Фомы-животновода, и то, что он полез за пазуху... за... за пазуху.
Боже мой! Боже мой...
Тогда я сразу и радостно отвечал на его доброе предложение:
- Кто, я?.. нет... нам бы слинять сейчас побыстрей, а там и поедим, и попьем... и первый предмет необходимости - мыло... Хочешь понюхать меня? Вот от шеи здесь лучше пахнет.
- Нет-нет, зачем это? Не потопаш - не полопаш, - бурчал он, уставясь в меня.
Но сейчас, через сорок с лишним лет, продолжая выстукивать на машинке о том, кто, что и как происходило тогда - просто, легко, непроизвольно напечатал: Фома-животновод... Фомин! Фомин! Конечно же, никакой не Егоров. Я - ошибся, Фомин фамилия, Фомин, именно она, эта фамилия давала ту редкую возможность и желание сочетать, объединить эти два слова в единую кличку Фома-животновод. Да-да, вне всякого сомнения - именно Фомин.
Довольно долго сидел, добрыми чувствами провожая ту прекрасную минуту, подсказавшую так милостиво и просто, что могло навсегда затеряться в тайниках сознания. Там, выше, в черновике-рукописи, поправлять не стану пусть останется ошибкой, которая так и осталась бы ошибкой, смело и уверенно выдаваемой мною за правду, за суть.
Очевидно, огонь на могиле Неизвестного солдата - это единственно возможная мудрая дань наших живых сердец памяти всем павшим ради справедливости, ради продолжения жизни на земле, ради нас живущих ныне.
В общем, мы должны были спешить, но уходить сейчас просто так, оказывается, уже было поздно. Во всяком случае так решило теперь наше двойное начальство: туман поднялся и все как на ладони, дать две внушительные, насыщенные автоматные очереди с четким перерывом между ними просто так, по никому, с единственной лишь целью - заронить в сознание тех, за полотном, что мы будем и впредь резвиться, давать знать о себе, и что у нас полно патронов и всего чего хочешь, и поэтому мы не задумываясь тратим все налево и направо, лишь бы к нам не лезли, как когда-то по этому поводу сказывал наш светлейший князь Александр Невский. И после второй очереди, когда они уже привыкнут и будут ждать следующей демонстрации нашей мощи и бдительности, мы и намажем лыжи.
- Конечно, все это замечательно, однако мне-то сдается, мы только привлечем внимание к себе и наоборот поразбудим тех, кто все еще дремлет там пока, - не преминул я высказаться, на что мне ответили, что лошадь не Пушкин пристрелил и что все они давно попросыпались и теперь только и ждут, чтоб побыстрей в дома, в тепло.
- Там совсем не так тепло, как ты думаешь, я-то вчера там был и знаю.
- Может быть, им как-то дать знать, чтоб они не очень-то и обольщались насчет тепла, - предложил я, но все были какие-то злые, нервные и замахали на меня руками, сказав, что именно это им и пытались внушать сегодня ночью, но вот что из всего этого получилось. И вообще я заметил, что даже и сейчас-то со мной редко кто соглашается. Ну да что там. В общем, мы повели себя так, как решило большинство, и тем, за полотном, думаю, было над чем поломать свои арийские башкенции. Во всяком случае после первой очереди они совсем попритихли и таращили, должно быть, глаза в нашу сторону, соображая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50