Высокие
железные ворота. За ними гробницы с витражными окнами.
Некоторые еще и со шпилями. Тебя заносят вовнутрь и оставляют
лежать. В этот холодный день. Мерзнут костяшки. Покоятся груди.
Которых уже не вкусит никакая любовь. Не усладит и не унежит.
Приветственно машет человек в мягкой серой форме. Мистер
Вайн соступает в снег. И поднимается по ступеням в серый
каменный дом. В тонких венах плюща. Возвращается, чтобы
сказать.
-- Несколько минут задержки. Простая формальность. Чарльз,
подайте машину вперед, прямо ко входу и подождите нас.
Шофер разворачивается, лед хрустит под колесами.
-- Это пустяки, мистер Кристиан. Обычное установление
личности. Они обязаны знать кого хоронят.
Гроб на четырех плечах скрывается под навесом, а там и
внутри приземистого строения, приткнувшегося к склону холма.
Опять ее станут разглядывать. Разве они нас оставят в покое.
Так и будут орать на меня, будто я неодушевленный предмет. Если
у тебя есть птичка, и она от тебя улетает, ты выбегаешь из
дому, чтобы поведать всем на свете об этой беде. А тебе
говорят: заткнись, нарушитель спокойствия.
Выходят. Вставляют его обратно и вкатывают. Урчат
двигатели, мы трогаемся с места. Сколько извилистых дорог и
деревьев. Люди под камнем. Все белое, белое. Замерзшие
серебристые ветви. Всюду пересечения тропок. Склепы на холмах.
В печали склоненные головы. Не верится, что я когда-то работал
здесь, подстригая траву. Летняя молния в небе. Вплавленная в
дверь холодная бронзовая женщина. Лицо под монашеским капюшоном
и рука у щеки. Не подпускает внешний мир к богатым костям
внутри. Мужчина и женщина из белого мрамора стоят на своей
скале. Вглядываясь в море. Где терпят крушение корабли. И люди
уходят под холодную воду. Следующая ты.
Здесь деревьев нет. Четверка мужчин стоит у палатки.
Сметает снег. Холмик, покрытый поддельной травой. Кларенс Вайн
приближается к нашей машине.
-- Мистер Кристиан. Я подумал, что поскольку у вас нет
религиозных предпочтений, мне следует самому прочитать
что-нибудь над могилой. И если вы не против, я скажу Чарльзу,
чтобы он дал могильщикам несколько долларов, стандартные
чаевые.
-- Да.
-- Тогда пойдемте.
Полого всходящий холм. На мили и мили за ним лежит снег.
Выцветая под окоченевшими темными деревьями. Высокое серое
небо. Помнящее девушек, которых ты любил. Отнимают от губ
сигарету, целуют. Танцевальные оркестры играют. Копятся
любовные воспоминания. Смерть ничего не оставит. Кроме ночей на
Рождество. В которые замирает весь год. Эти польские работяги,
вынимавшие лопатами грязную землю. В день получки они
облизывают губы и сидят потом всю ночь за покером, пьют вино.
На самом краю города. Там где однажды полиция забрала чью-то
жену, которая, вцепившись в тротуарный турникет, орала так, что
пришлось посадить ее под замок. Больше ее не видно, потому что
она свихнулась. Любит тебя, как только можно любить. Стирая и
стряпая. Штопая и ожидая. Каждой жилочкой тела, пока та не
лопнет.
-- Вы просто постойте вот тут, мистер Кристиан, а я
прочитаю несколько слов, они у меня с собой.
Корнелиус Кристиан стоит рядом с Кларенсом Вайном. Который
держит наотлет клочок бумаги. Кивает могильщикам. Напрягаются
обнявшие гроб веревки. Голос, дымком плывущий по воздуху.
-- Мы собрались здесь по-братски, чтобы помолиться за душу
неведомого нам человека. Птицы, цветы, деревья, все они --
жизнь, и все, что мы видим вокруг, возродится весною. И
погребение это -- тоже жизнь, и для нас, для живых, оно хранит
в себе красоту, способную облагородить наше существование,
наградив нас поцелуем нежности, умеряющей его муку. Мы
собрались, чтобы увидеть, как земля упокоит одну из нас, ту,
которую все мы будем любить и помнить вовеки. Предадим же ее
ныне в руки Божии. Давай, мужики.
И млечная
Жизнь
Заживо
Тонет
В бурой
Грязи
4
Холодно просыпаться в такие утра. Промозглый ветерок
сочится в чуть приоткрытое окно. Лежишь, глядя в потолок с
розетками и гипсовыми листочками. Внизу на улице клацают
мусорные ведра и крышки контейнеров. Мусорщики приехали. И весь
день воздух продирает ропот и рев, гудок океанского лайнера.
Новый мир. Осевшая наземь сажа марает мои подошвы.
Новорожденные тараканы норовят украдкой протыриться за
умывальник. В ванной комнате все зеленое. Драная занавеска душа
в лианах и тропических листьях. Крохи розоватого мыла. Ошметки
длинных светлых волос. Город обступает и давит тебя. Пока ты не
выйдешь, чтобы купить три булочки в сладко пахнущей маленькой
пекарне. И газету в киоске, чуть дальше по улице. Каждое утро
приносишь ее к себе и читаешь. Иных зарезали, а тех стоптали.
Кофе кипит в старой помятой кастрюльке. И ты сидишь здесь столь
блистательно неизвестный. Выпьешь чашку, полезет какашка.
Сегодня в одиннадцать тридцать. Кристиан минует темную
прихожую. Толкает дверь, резное стекло, красное дерево, и по
ступеням выходит из пыльного дома на улицу. Оделся в лучшее,
что у меня есть. Каждый день пересчитываю оставшиеся доллары.
Их сорок семь, лежат, пока я сплю, на каминной полке, в
коробке. Вижу и чувствую каждый десятицентовик, выскальзывающий
у меня из пальцев. Забираемый рукой, испытывающей большую
радость, чем моя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21