Правнучка А.П.Керн оказалась молодой, умной и интересной девушкой около двадцати лет из интеллигентско-барской петербургской семьи. Она была хорошо воспитана. Она всегда ласково и лукаво улыбалась нам. Повидимому, она была посвящена в розыгрыш, задуманный молодыми озорниками из Пушкинского дома и Тургеневского кружка. Думаю, что она могла дать счастье своему избраннику. Очарование привлекательности, ума, интеллигентности и доброты исходило от нее. Следуя своей роли, она старалась увлечь меня или Юрия. Но увы! Мое сердце было пленено в первый день приезда в Ленинград Шурой, и я остался верен этой любви с первого взгляда.
Вскоре после моего приезда в Ленинград мой брат повел меня в редакцию журнала «Русский современник», которым руководили писатели А.Н.Тихонов (Серебров), Евгений Замятин и критик Корней Чуковский.
Конечно, «Русский современник» был советским журналом. И все же несмотря (а может быть, благодаря именно этому) на присутствие в составе редакции старого «революционного» члена партии большевиков А.Н.Тихонова (Сереброва), редакция «Русского современника» была на подозрении у властей.
«Русский современник» формально был беспартийным, а внутренне оппозиционным журналом. Он печатал прозу и стихи, которые говорили правду, не подкрашивая ее в тона «социалистического реализма», построенного на принципе «что могло бы быть, если бы было». Поэтому печататься в «Русском современнике» было рискованно, и он вообще не дожил до 1926 года.
Юрий в редакции «Русского современника» был своим человеком. В последнем номере журнала около 40% рецензий, то есть критики современности, поскольку она отражалась в современных литературных произведениях (в прозе и поэзии), принадлежало его перу. Эти рецензии печатались либо под его именем — когда такая критика современности на основе разбора литературных произведений не грозила рецензенту непосредственными репрессиями, — либо под псевдонимом. Редакция «Русского современника» не могла, конечно, признаться в том, что почти половина рецензий в номере журнала принадлежат перу одного и того же автора. Но таковой была старинная практика. Она применялась в «Современнике» 1830-50 гг., в «Отечественных записках» 1860-70 гг. и связана с именами самого Пушкина, а затем Белинского, Добролюбова, Чернышевского.
Юрий представил меня всем трем редакторам «Русского современника» и как своего брата, и как сотрудника иностранного отдела «Ленинградской правды». Из них с Тихоновым и Чуковским я в дальнейшем не познакомился близко. А.Н.Тихонова (Сереброва) мне довелось лучше узнать лишь из его воспоминаний «Время и люди», которые показали мне, насколько был интеллигентен, интересен и своеобразен этот еще «довоенный» член большевистской партии по сравнению с «ленинским призывом» и членами сталинской партии 30-40 годов.
Корней Иванович Чуковский стал для меня более реальной и живой фигурой. Но до близкого знакомства с ним у меня тоже дело не дошло. Он был знаменитостью и держался вдали от молодежи, которую подавлял и пугал своим авторитетом. Он был также слишком капризен и своенравен в отношениях с другими, и литературной молодежью в особенности. Прекрасный литератор, стилист, тонкий критик, знаток литературы второй половины XIX века (его текстологические исследования произведений Н.А.Некрасова принесли ему степень доктора литературы Оксфордского Университета), он считался самым серьезным критиком в Советской России 20-30 гг. «Братья-писатели» уважали и боялись его, но считали, что он слишком держит «нос по ветру». Одна эпиграмма — не знаю, попала она или нет в «Чуккокалу», была ли она где-нибудь напечатана или нет, — прочитанная мне в Союзе поэтов, намекала на это:
"Красавец Корней Чуковский,
Но портит вид наружный,
Его нос чертовский,
Такой длинный и такой ненужный".
Его уважали, еще больше боялись, но вряд ли любили. Знаю это от его сына, писателя Николая Чуковского, который в своей первой детской повести, написанной под влиянием стивенсоновского «Острова сокровищ,» отразил эту робость перед отцом, сильным человеком, подавлявшим не только знакомых, но и своих детей.
В последний раз я видел К.И.Чуковского на его докладе (отрывки из воспоминаний), кажется, в Московском доме писателей в шестидесятых годах. Он очень постарел, поседел, но держался бодро и даже облобызался с Д.О.Заславским, пришедшим на его доклад. Читал он хорошо, но как-то без уверенности в себе.
Мое знакомство с третьим из редакторов «Русского современника», с Евгением Ивановичем Замятиным, оказалось интересным, длительным и постепенно превратилось в дружественные отношения, продолжавшиеся до выезда его из России в 1928 г. Обычно раз в неделю или две я бывал на его квартире на Моховой. В том же доме помещалась и редакция «Русского современника». Здесь с глазу на глаз в кабинете хозяина мы очень откровенно обменивались мнениями не столько о литературе и литературных произведениях и их авторах, сколько по вопросам внутренней и международной политики Советского Союза.
Сама личность Замятина притягивала к себе: строго выдержанный и вместе с тем не отталкивающий сухостью и высокомерием тона, какой часто встречается у «знаменитостей», он очень рад был поделиться своими мнениями с интересным для него и надежным человевеком.^1огу сказать, что разговоры наедине имели чисто политический характер, беседуя же со мной в присутствии посетителей, часто очень известных писателей, имена которых и до сих пор сияют на коммунистическом небосводе СССР, он был очень сдержанным. Говоря мягко, он предвидел эволюцию многих писателей в сторону апологии коммунизма и высоких постов в литературе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140