Я не сомневаюсь, что, если бы сюда довелось попасть иностранцу, решившему побывать в английском городе, чтобы составить собственное мнение о национальных особенностях англичан, он тотчас вернулся бы во Францию и уж больше ногой не ступал на английскую землю. Избиратели вообще нередко теряют человеческий облик, но подлость этих субъектов просто уму непостижима. Вчера в беззащитную толпу на полном скаку врезался большой отряд вооруженных всадников; один за спинами сообщников взвел курок заряженного пистолета, и во все стороны посыпались удары. Поверите ли, их возглавляли священники и члены городского магистрата. Поверите, я своими глазами видел, как один из этих головорезов отстегнул стремянный ремень и принялся хлестать с размаху направо и налево, да не как-нибудь, а тем концом, на котором железная пряжка, чтобы побольнее! Никогда в жизни не встречал ничего более мерзкого, тошнотворного и возмутительного!» В день выборов стоял шум, хоть и не такой адский, как от нынешних громкоговорителей, но, судя по всему, еще более нестройный. Звонят колокола, надрываются кандидаты, гремит музыка, мужчины затевают драки, женщины визжат; «а из каждого увеселительного заведения несется вой и рев: это пьянствуют и объедаются избиратели». Голова у Диккенса «буквально раскалывается», он удаляется к себе в номер и играет на бильярде.
Но пока Чарльз Диккенс, не щадя живота своего, справлялся с работой репортера, в мире произошли вещи посерьезнее, чем все эти политические передряги: во-первых, появились и вызвали большой интерес очерки некоего Боза, а во-вторых, автор их собрался жениться.
Неподражаемый Боз
ОДНАЖДЫ осенним вечером 1833 года Чарльз Диккенс показался на улице Флит-стрит и тотчас скрылся, свернув в переулок Джонсонс-Корт, к почтовому ящику журнала «Мансли мэгэзин». Отвергнутый Марией Биднелл, он почувствовал настоятельную потребность чем-то занять мысли и, рискуя оказаться отвергнутым еще и издателями, взялся за очерки, которые были не чем иным, как зеркалом реальной жизни. В почтовый ящик был опущен первый из них, ставший известным впоследствии под заголовком «Мистер Минс и его двоюродный брат». Он был опубликован в декабрьском номере журнала, и юный автор, узнав об этом, «зашел в Вестминстер Холл и просидел там целых полчаса. Гордость и радость застилали мне глаза, на улицу и прохожих не хотелось смотреть, да и не такой у меня был вид, чтобы показаться на улице». «Ужасно волнуюсь, — писал он Генри Колле, рассказывая о великом событии. — Так сильно дрожит рука, что ни слова не могу написать разборчиво».
Редактор «Мансли мэгэзин» дал ему понять, что сотрудникам журнала следует довольствоваться славой, не рассчитывая на гонорар, и все же Диккенс продолжал посылать ему очерки. Шли они без подписи, пока в августе 1834 года автор не выступил впервые под псевдонимом «Боз» — «ласкательным прозвищем моего любимца, младшего брата. Я окрестил его Мозесом в честь „Векфилдского священника“. Произносили это имя в нос — так выходило смешнее: „Бозес“, а потом оно сократилось и стало „Бозом“.
Очерки быстро привлекли к себе внимание. Один из них был даже присвоен неким актером, который сделал из него водевиль и поставил на сцене театра «Адельфи», отнюдь не потревожив по этому поводу автора. В те времена закон об авторских правах на театр не распространялся, и театральные директора обычно проявляли крайнюю деликатность, не докучая сочинителям просьбами разрешить постановку или дать совет, а главным образом заботясь о том, чтобы не оскорбить автора уплатой гонорара. Не обошли Боза вниманием и газеты, полностью напечатав очерки на своих страницах, и автор, работе которого была оказана столь высокая честь, почувствовал, что без колебаний предпочел бы славе презренный металл. Своей газете «Морнинг кроникл» он безропотно дал напечатать несколько очерков даром, но когда эта же самая фирма основала еще и вечерний выпуск, «Ивнинг кроникл», он обратился к редактору Джорджу Хогарту с просьбой повысить ему жалованье в виде компенсации за серию очерков, которые он намерен написать для этого издания. Он выразил надежду, что его просьбу сочтут «умеренной и справедливой», и не ошибся: вместо пяти гиней в неделю он стал получать семь.
Первым среди выдающихся современников Диккенса, кто после выхода в свет «Очерков» стал искать случая познакомиться с ним, был Гаррисон Эйнсворт, автор нашумевшего романа «Руквуд», опубликованного в 1834 году. По воскресеньям Эйнсворт принимал у себя в Кензал Лодже гостей; был приглашен и Диккенс. Здесь он познакомился с издателем Джоном Макроном, который прочитал «Очерки», пленился ими и в 1836 году издал первую серию в двух томах с иллюстрациями художника Крукшенка, а год спустя — вторую, в одном томе. «Это мои первые шаги, — писал Диккенс, — если не считать нескольких трагедий, написанных рукою зрелого мастера лет девяти и сыгранных под бурные аплодисменты переполненных детских».
Ему был всего двадцать один год, когда он начал «Очерки Боза», но и здесь уже виден человек зоркий, наблюдательный, наделенный тем всепроникающим юмором, который так прославил его впоследствии, превосходно понимающий, как люди сами умеют создавать себе всяческие беды. Вот образчик бозовского «героя» — тип, которому под тем или иным именем суждено вновь и вновь появляться на страницах его книг: «Счастлив он бывал лишь в тех случаях, когда чувствовал себя безнадежно несчастным... У него было только одно наслаждение: портить жизнь окружающим — вот когда он, можно сказать, действительно вкушал радость бытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161