— Вторично к берегам. — Открытие Шумагинских островов. — Встреча с тлинкитами. — Открытие Алеутских островов. — Вблизи неведомых берегов.
Перед нами последний этап Великой Северной экспедиции — путешествие Беринга в Америку. Карл Бер справедливо называет это плавание пятым актом трагедии, в котором погибают все действующие лица, причём наибольшее сочувствие вызывает сам Беринг. Необычайные трудности организационной работы по экспедиции, заставлявшие Беринга находиться в напряжённом состоянии, частые и тяжёлые неудачи, непрерывные ссоры и интриги, происходившие между всеми его подчинёнными, недовольство им в Петербурге за медленный темп экспедиции и, наконец, непризнание удачного похода Шпангберга в Японию и требование его повторения — все это, несомненно, расшатав душевное и физическое здоровье моряка, ослабило его энергию, самоуверенность и бодрость. В таком настроении Беринг отправился в свой роковой поход. Летом 1740 года все необходимые припасы для экспедиции и все снаряжение уже находились в Охотске, откуда должно было начаться плавание. Ни один из путешественников, побывавший в Охотске, не произнёс о нем доброго слова. И, в самом деле, на десять миль вокруг не найти ни одного дерева, над головой — слезливое небо, робко зеленеет трава, а среди бедных, в беспорядке разбросанных домишек распростёрлось болото, испускающее испарения. В конце мая вскрывается река Охота, впадающая в море вблизи Охотска. Лёд шествует к морю до последних чисел июня. Но и открытие навигации не приносит сколько-нибудь отрадных впечатлений. Наступает томительный и нудный сибирский «бус» — непрерывный мелкий дождь, сопровождаемый густым туманом. Лишь в июле несколько улучшается погода, а там снова снег и мороз… По приезде в Охотск ещё в 1737 году Беринг писал: «Место было новое и пустое, и строения никакого ещё не производилось, и жить было негде, и лесов и травы в нем не растёт и близко не имеется, ибо все дресвяное… Служители строили офицерам покои, а себе — избы и казармы; возили глину на себе и делали кирпичи; дрова для топления печей на себе таскают вёрст за шесть и за семь; воду пресную на своё употребление из реки возят на себе же расстоянием от того жилья версты по две и по три; и сухари сушат; и заготовленные к строению пакетботов бревна и кокоры и прочее плавят по реке с лишком с тридцать вёрст; и к кузнечным поделкам уголья жгут; и для приготовления к пакетботам смолы нарочно в Камчатку посылаются; и нарты делают сами; и провиант на себе ж возят». За три года многое в Охотске изменилось, и сам он приобрёл теперь иной вид. Кипела работа, но всякого рода неполадки и организационные затруднения бесконечно затягивали её. Вовсе не считаясь с затруднениями, а быть может и не ведая во всех подробностях её тягот, Адмиралтейств-коллегия нервничала, непрерывно торопила Беринга, объявляла ему выговор за выговором, угрожала «штрафами» и взысканиями. Местных же властей, недостаточно содействовавших Берингу, стращали «не только штрафом, но и жестоким истязанием». Находившемуся «денно и нощно» в непрерывных хлопотах и заботах Берингу суждено было ещё раз в полной мере испить до дна чашу огорчений и неприятностей, сознательно причиняемых ему его коллегами. Мы не можем не привести ещё одной весьма красноречивой цитаты из труда А. Соколова, чтобы показать, до каких геркулесовых столпов доходили между моряками взаимные антагонизм и недоброжелательство, какие козни строили они один другому, и что должен был испытывать от всего этого начальник экспедиции. Эта выписка поможет нам разобраться в душевной трагедии Беринга. «Беспрестанно жалуясь на нерачительность сибирских начальств, — пишет Соколов, — Беринг особенно был огорчён Писаревым, человеком, по его словам, „беспокойным и несогласным“, который „ни сам хочет, ниже нас в покое от хлопот жить оставляет“, для переписки с которым надобно бы было содержать особых „двух или трех добрых подьячих“, который „весьма обижает и ябедою своею многую неправду сплетает и упреждает нас протестами и нам напрасное беспокойство чинит“, с которым „истинно давно я рад был, чтоб от него отделаться и жить в покое, дабы я только порученную мне экспедицию беспрепятственно исправлять мог“. Дело, наконец, дошло до того, что экспедиционное поселение Беринга, расположенное при устье реки, и острог Писарева, стоящий подле, но несколько выше, были похожи на два враждебные стана. Недовольные Писаревым нижние чины и ссыльные перебегали к Берингу — по живописному выражению Писарева — «как некогда бежали из России на Дон и в Запорожье», и были им принимаемы милостиво. Писарев, с своей стороны, насильственно захватывал людей Беринга и держал их под арестом; там и здесь беспрестанно писались доносы, производились следствия, а у Писарева — даже пытки. Случалось, что Беринг приходил со всею командою освобождать своих пленных и несколько раз грозился арестовать самого Писарева, не решаясь однако ж на такую отважную меру. «Что вы с ним, с старой канальей, много фигур строите? — говорил ему предприимчивый Шпангберг. — Ежели б мне приказано было, я бы его с четырьмя человеками взял и посадил». — «Может быть, и не так легко его за караул взять, — отвечал ему приверженец Писарева капрал Плениснер. — Ежели бы вы без резону приступать стали, то, может быть, и не без сопротивления было бы». Почти все офицеры были между собою в ссоре: «Чириков и Шпангберг, соперничествуя в доставке провизии, ожесточённо спорили о способах этой доставки и укоряли друг друга за некоторые упущения;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63