Но Павлова упорно заменяла их новыми.
Неравнодушна она была и к птицам. Они напоминали ей русский лес и Лигово. К тому же удивляли яркой окраской оперения и умиляли сообразительностью. Несмотря на трудности перевозок такого «зоопарка» на пароходах или по железной дороге, Павлова непременно покупала попугаев и всяких заморских птичек; в саду по ее указанию строили для пичуг вольеры. Птицы тоже чаще не приживались и погибали, чем крайне расстраивали Павлову. Проще было с перелетными птицами — утками, лебедями, фламинго. Несколько лет жил на пруду любимый лебедь Павловой — белоснежный гордый Джек. Он ходил за ней по саду, как собака, не боясь брать из ее рук лакомства.
Сад отнимал достаточно времени и сил, но зато и радость была несравненная. Когда Павлова жила в Лондоне, как бы поздно ни возвращалась она из театра, обязательно проходила в сад, любовалась им, замечала малейший непорядок. Она ласково разговаривала с цветами, деревьями, веря, что они по-своему понимают ее. В редкие часы отдыха Павлова охотно лежала в гамаке и наблюдала, как птицы весело купались в фонтане, как распускали свои лепестки под лучами утреннего солнца яркие маки.
Она приглашала к себе друзей, иногда отваживалась и на приемы. Русская знаменитость обращалась с каждым, кто появлялся в ее доме, как с дорогим гостем, без тех условностей, которые так отличают англичан от русских.
Павлова ценила свое время. Даже завтракая, чтобы не терять драгоценных минут, она оставляла открытыми двери студии и наблюдала за уроком или за репетицией.
В Айви-Хаузе на репетициях разрешалось присутствовать и маленьким ученицам студии. Девочки рассаживались вдоль длинных высоких окон репетиционного зала и глядели во все глаза и на элегантного русского танцовщика Лаврентия Новикова, партнера Павловой, и на Стефу Пласковецкую и Стасю Кун, солисток павловской группы. А девушки, сами еще не совсем расставшиеся с детством, иногда подбегали на пуантах к ученицам и быстро, так, чтобы не заметила всегда строгая на занятиях Павлова, ласково дергали их за косички. Самые маленькие побаивались Хильду Бьюик, которую Павлова выделяла и любила более других артисток труппы. Девушка была очень преданна Анне Павловне и в танцах, и в манере одеваться старалась быть как бы сестрой любимой балерины. Хильда упорно изучала русский, ей казалось, что так она глубже узнает Павлову.
Кузьма Савельев, когда-то работавший в костюмерной мастерской в Петербурге, выехал из России вместе с Павловой, да так и проездил с труппой более двадцати лет. Так же и Мария Харчевникова не захотела расстаться с балериной и долгие годы заведовала гардеробом, а потом шила для Анны Павловой костюмы. Савельева девочки-ученицы любили и за веселые шутки, и за то, что он почти серьезно считал их уже взрослыми и обращался примерно так:
— Ну а вам, сударыня, какой костюм сшить к следующему выступлению в королевском дворце? Вам очень пойдет солнечный цвет.
Осенью 1912 года в Айви-Хауз прибыл Виктор Эммануилович Дандре. Санкт-петербургская Судебная палата 9 октября 1912 года вынесла решение отстранить Виктора Эммануиловича от должности. Петербургская карьера Дандре была закончена.
В Лондоне Павлова и Дандре стали мужем и женой. Но в Айви-Хаузе Дандре знали как управляющего делами, импресарио или менеджера, как говорят англичане. С первого же дня пребывания здесь Виктор Эммануилович взял в свои руки все театральное дело Павловой, а оно было немаленьким.
Владея романскими языками, Дандре заменял собой целую канцелярию с дюжиной служащих и помощников. Он просматривал письма и давал ответы адресатам, вел все деловые телефонные переговоры, ведал прессой, рекламой, афишами, набором труппы. Он избавил Анну Павловну от разработки маршрутов, обеспечивая переезды по морю и суше павловской труппы с солидным багажом; взял на себя устройство приемов и выездов артистки, упорядочил ее взаимоотношения с журналистами.
Скоро предприятие Анны Павловой стало почитаться в театральном мире образцовым. У Павловой можно было взять аванс, получить отпуск, заболеть и не потерять место из-за болезни. Каждый член труппы чувствовал себя окруженным заботой и вниманием. Правда, порой, когда у Павловой что-то не ладилось и потому портилось настроение, она могла быть несправедливой с людьми, которые служили в ее труппе. Это порой обижало танцовщиц, но расстаться с великой балериной они не могли.
По воскресеньям Павлова и Дандре устраивали общий завтрак — все служащие и члены труппы превращались в гостей, а хозяева становились служащими.
С самого начала гастролей в Европе Павлова танцевала с коллегами из Мариинского театра. Но это оказалось очень неудобным и ненадежным, так как контора Императорских театров неохотно отпускала своих артистов во время театрального сезона.
Новая труппа Павловой, состоявшая уже из сорока человек, в основном из англичан и поляков, быстро завоевала признание. Правда, по свидетельству Лаврентия Новикова, партнера Павловой в эти годы, успех труппы был прежде всего ее личным успехом, победой истинного таланта. Фирма «Павлова—Дандре» не шла на риск, как Дягилев. Дандре ограничивал расходы на постановки, и в целом спектакли не поднимались выше среднего уровня. Но в этих постановках Павлова делала все, что хотела. «Обаяние ее личности было так велико, — вспоминает Новиков, — что, в каком бы танце она ни появлялась, она производила на публику неизгладимое впечатление. Этим до известной степени и объясняется тот факт, что ее репертуар состоял из спектаклей, в которых не было ничего новаторского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106