При определении суммы компенсации за ленд-лиз советская сторона принимала во внимание – в качестве прецедента – условия расчетов между Англией и США. По соответствующему соглашению Англия обязывалась выплатить Соединенным Штатам около 2 процентов от общей стоимости американских поставок, или 8,5 процента от стоимости ленд-лизовских остатков. Свою позицию в этом вопросе мы мотивировали тем принципиальным соображением, что для Советского Союза, вынесшего на себе главную тяжесть войны, условия расчетов должны быть не хуже, чем для Англии. Исходя из этого, советская сторона намечала выплатить Соединенным Штатам 240 миллионов долларов, что составляло несколько больше 2 процентов от общей стоимости остатков.
Встреча двух делегаций открылась приветственной речью главы американской делегации Уилларда Торпа, помощника государственного секретаря по международным экономическим отношениям, и моим ответным словом. Без каких-либо осложнений была установлена процедура переговоров, после чего У. Торп изложил позицию США в вопросе о расчетах. Предельно резюмируя ее, скажу лишь, что «американские заимодавцы» потребовали от нас выплаты огромной суммы в 1300 миллионов долларов, чему мы, впрочем, не очень удивились: американская позиция отлично вписывалась в американскую «жесткую политику» в отношении Советского Союза.
Следом за Торпом с обоснованием советской позиции выступил я, зачитав заранее подготовленное заявление с подробной мотивировкой в духе приведенных выше общеполитических соображений и конкретных экономических расчетов.
Не требовалось особой проницательности, чтобы видеть, что наше заявление не вызвало восторга у американской делегации. Выслушав перевод, Торп высказал – как он заметил, в предварительном порядке – сожаление о слишком большом расхождении в позициях делегаций, выразил пожелание, чтобы советская делегация тщательно изучила американские предложения, и пообещал, что американская делегация также изучит наши предложения. Само собой разумеется, что и я пообещал поступить аналогичным образом, не преминув, однако, при этом подчеркнуть политическую весомость и экономическую обоснованность советских предложений.
На этом первое заседание было закрыто. Для меня оно было и последним. В течение следующих двух с половиной месяцев американская делегация не делала попыток продолжить переговоры. Не торопили их с переговорами и мы. А в конце июля я уже двинулся в свое последнее путешествие через Атлантический океан.

* * *
По окончании сессии Генеральной Ассамблеи и трехдневного отдыха участвовавших в ней сотрудников посольства работа последнего вошла в свое обычное русло. Возобновили деятельность все отделы посольства, регулярно поддерживалась связь с госдепартаментом, происходили – на разных уровнях – протокольные встречи.
Не отставали в своей активности от посольского коллектива и работники советской делегации в Дальневосточной комиссии. Последовательная позиция делегации во многом способствовала тому, что ДВК, вопреки систематическому сопротивлению главнокомандующего генерала Макартура, приняла 19 июня важное решение: «Основная политика в отношении Японии после капитуляции», соответствовавшее принципам Потсдамской декларации о демократизации и демилитаризации Японии. Успешно шло также обсуждение другого важного документа – «Сокращение военно-промышленного потенциала Японии», – также отражавшего принципы указанной декларации. 14 августа он был принят в качестве основы для деятельности американских оккупационных властей.
В начале февраля я совершил кратковременную поездку в Майами (в штате Флорида) и в середине июня – в Чикаго для участия в состоявшихся там митингах друзей Советского Союза, организованных местными советами американо-советской дружбы.
В течение первого полугодия в дипломатическом персонале посольства произошли новые изменения. По семейным обстоятельствам вынужден был вернуться на родину советник Ф. Т. Орехов.
Ни с одним работником посольства не расставался я с такой неохотой, как с Ореховым, ибо не только ценил его как дельного сотрудника, но и питал к нему искренние дружеские чувства.
На посту заведующего отделом печати его заменил В. Н. Мачавариани, еще при Орехове влившийся в отдел и хорошо освоившийся с его работой.
По моей настоятельной просьбе В. М. Молотов назначил советником-посланником Семена Константиновича Царапкина, приехавшего в Вашингтон еще зимой. Кадровый дипломат, с 1939 года ведавший в НКИД сначала Вторым Восточным отделом, а затем Отделом США, он как нельзя более подходил для участия в работе нашей делегации в Дальневосточной комиссии. Но я имел на него и другие виды, а именно рассматривал его как замену себе при моем возвращении в Москву, о чем я давно уже серьезно подумывал и о чем теперь следует рассказать более обстоятельно.

10. На последнем этапе
25 октября 1947 года в газетах в разделе «Хроника» было сообщено о постановлении Президиума Верховного Совета СССР о моем освобождении от обязанностей посла в США, а 31-го я был отчислен из МИД и зачислен в резерв назначения при Управлении кадров ЦК ВКП(б).
Так на десятом году моей работы в МИД я расстался с этим высоким ведомством, с тем чтобы вступить на новый жизненный путь.
Каковы же были причины, что привели меня к этому? Их было немало, этих причин, возникавших в разное время и очень разных по своему характеру! Действуя явно или подспудно, они постепенно подводили меня к выводу о принятии давно назревавшего решения.
Рассказывая о них, нельзя не напомнить о таких фактах сравнительно отдаленного прошлого, как мое недвусмысленное заявление наркому М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167