Медленно глотая воду, я постепенно приходил в себя. Пересчитав фотоснимки, — на этот раз их было пятьдесят два, — я опять отправился к послу.Он принял меня улыбаясь. Очевидно, фрейлен Роза успела рассказать ему о моем странном поведении.— Что случилось с вами сегодня утром, Мойзиш? Вы бегаете, как сумасшедший, чуть с ног меня не сбили!— Простите, господин посол, но в тот момент я вдруг вспомнил, что забыл взять с собой одну вещь.Тактичный, как всегда, фон Папен не спросил меня, что именно я забыл, и это было для меня истинным облегчением.— Понятно. Ну, а как насчёт вашего камердинера? Избавились ли вы от двадцати тысяч фунтов стерлингов? Из слов фрейлен Розы я понял, что за эти деньги вы получили коллекцию фотоснимков купающихся красавиц.Посол в это утро был в хорошем настроении.— Я думаю, ваше превосходительство, что вы найдёте моих купающихся красавиц такими же привлекательными, какими нашёл их я. Этот человек принёс две катушки фотоплёнки. В них пятьдесят два кадра, которые я проявил и увеличил. Мне кажется, уплаченная за них сумма ничтожна по сравнению с важностью документов. Вот они, господин посол.Я протянул ему папку. Он взял её и надел очки.— Невероятно, — пробормотал он, едва пробежав глазами первый документ.Переворачивая фотоснимки один за другим, фон Папен волновался все больше и больше. А я после напряжённой ночи едва удерживался, чтобы не заснуть.— Боже мой, вы видели этот снимок?Громкий голос посла заставил меня встряхнуться. Фон Папен протянул мне один из документов, в котором приводились мельчайшие подробности о постепенном просачивании в Турцию личного состава военно-воздушного флота Англии. Цифры были очень значительные, гораздо более значительные, чем мы могли бы предполагать.— В этом нет ничего хорошего, — сказал фон Папен. — Берлину это не понравится.Затем посол прочёл ряд сообщений, касавшихся поставок вооружения Советам (поставки его по ленд-лизу начались недавно). Это, несомненно, должно было вызвать серьёзное замешательство в ставке фюрера.В следующем документе, предназначенном лишь для посла Великобритании, давалась оценка взаимоотношений между Лондоном, Вашингтоном и Москвой. Русские настаивали на немедленном открытии второго фронта, давая тем самым понять, что они не считают итальянскую кампанию значительным вкладом в общее дело союзников. Казалось, Москва не только проявляла нетерпение, но и подозревала об истинных намерениях своих союзников. Этот документ был очень важен для Риббентропа, который был убеждён в неминуемом развале, как он однажды выразился, «святотатственного союза».Фон Папен продолжал просматривать документы. Время от времени он качал головой, произнося вполголоса:— Невероятно!… Непостижимо!…Закончив первое поверхностное ознакомление с документами, он откинулся на спинку кресла и погрузился в размышление. Он не высказал никаких комментарий по поводу того, что прочёл.— Итак, господин посол, что вы об этом думаете? — отважился спросить я.— Если эти документы настоящие, а я не имею оснований сомневаться в этом, то они имеют огромную ценность. Но мы должны помнить, что все это может оказаться очень хитро подстроенной ловушкой. Было бы большой ошибкой недооценивать англичан. Следующая партия документов, доставленная камердинером, поможет нам решить, как быть дальше. Кстати, когда вы снова увидите его?— Завтра, в десять часов вечера.— Он действует слишком уж поспешно. Будем надеяться, что все обойдётся хорошо. Где вы встречаетесь с ним?— В саду, возле сарая для инвентаря. Он перелезает там через забор, а затем я увожу его в свой кабинет.— Кто об этом знает?— Никто, господин посол, за исключением вас, супругов Йенке и меня.— А ваш секретарь?— Она не знает.— На неё можно положиться?— Вполне, господин посол.Фон Папен взял папку и снова начал просматривать снимки. После небольшой паузы он сказал:— Я собираюсь отдать приказ о введении более строгих правил по сохранению тайны среди нас самих и довести эти правила до сведения каждого сотрудника посольства. Раз уж англичане попали в такую беду, то не исключено, что это может случиться и с нами. К тому же…Он замолчал. Затем, спустя некоторое время, добавил:— Так вот, я должен буду сообщить об этом министру иностранных дел. А пока документы будут находиться у меня в кабинете. Вы говорите, их пятьдесят два?Неужели мне только показалось, что в его глазах промелькнула искорка насмешки? Я почувствовал, как при внезапном напоминании о том, что совсем недавно их было пятьдесят один, у меня по спине пробежали мурашки.— Да, господин посол, пятьдесят два.Теперь посол занялся просмотром фотоплёнки. Поскольку ни он, ни я не были специалистами в фотографии, это ничего нам не дало.— Наше дитя пора крестить, — задумчиво сказал посол. — Чтобы говорить о камердинере в нашей переписке, мы должны дать ему кличку. Как нам назвать его? Вы ничего не придумали?— Нет, господин посол. А если назвать его Пьером? Так он называет себя, когда звонит мне по телефону. Я уверен, что это не настоящее его имя.— Не подойдёт, мой мальчик. У вас очень бедное воображение. Ему нужно дать такое имя, которого он не знал бы сам. Поскольку его документы красноречиво говорят о многом, назовём его Цицероном. Что вы на это скажете?Так пятидесятилетний камердинер посла Великобритании был вторично окрещён германским послом. Он получил имя великого римлянина. Не постигнет ли его та же судьба? Я никогда не испытывал особой любви к Цицерону, но и не желал ему зла. Я честно старался как можно дольше сохранить его тайну. Достоянием истории останется лишь факт, что он снабжал Третий Рейх наиболее секретными документами английского правительства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53