..
Костя сидел у стенки казармы, глядел из-под отяжелевших век в никуда.
Неожиданно веки вздрогнули, взгляд стал острым..
— Трекало! — позвал он.
Эдик появился в секунду, будто ждал клича.
— Чья это? — спросил Коновалов.
— Которая прыгает? — уточнил Эдик.
На углу казармы десятилетние девчонки играли в прыгалки. В очередь на одной ножке, на другой, по-быстрому — «пока не собьешься». Русая, с подлетающими вверх косичками, со вздернутым носиком, была неутомима. Придерживая юбчонку, понимая, что в прыжке становятся видны синие штанишки, прыгала, не желая уступить место подругам.
— Эта — Зинки Канонашки, — дал справку Трекало.
— А отец кто?
— Может быть, и ты.
— Не может быть, — глухо ответил Костя. — Когда ее делали, я в Магадане по первой ходке был... Приведи ее!
Сеньку Питерского рабочего, примостившегося рядом с Костей, этот приказ не потревожил — он продолжал сидеть, как и сидел, вяло уставившись в ноги себе.
Но Эдик, вроде бы привыкший к любым поручениям, обалдело пролепетал:
— Она же... это... дите...
— Меньше трекай! — В Костином голосе зазвучало железо, и Эдик ушел.
Что говорил Трекало девочке, слышно не было, но, прекратив прыгать, она поплелась за посыльным, испуганно зыркая исподлобья на Костю.
Перед Коноваловым девочка и Трекало остановились.
Костя снизу, с корточек, с удовольствием разглядывал девочку.
— Танцевать умеешь?
— Умею, — торопливо согласилась та.
— Танцуй.
— Что?
— Что хочешь, — приказал Костя, не отрывая взгляда от ее ладной фигурки.
Девочка, подпевая себе, закружилась в вальсе. Пальцы ее сдерживали края задирающейся юбки.
Костя смотрел на это представление, и непонятная, кажется, недобрая улыбка рождалась на его губах.
Сенька Питерский рабочий поднял было от земли вялый взгляд доходяги, но, не увидев ничего интересного, снова уткнулся в хилую травку под ногами.
Девочка кружилась.
С корточек неотрывно глядел Костя.
Настороженно наблюдал Костю Трекало.
Костя вдруг ожил. Дрогнули набрякшие веки.
— Ты что?
Перед ним, на земле, сидела девочка.
— Голова закружилась, — извиняюще ответила она.
— Ну... Иди... Иди... — разрешил Костя.
И девочка судорожно поднялась, пошла прочь, а отойдя три шага, побежала.
— Не для меня растет, — с сожалением цокнул языком Костя.
— Почему не для тебя? — попробовал успокоить его Эдик.
— Не для меня! Когда она вырастет, я где-нибудь в Сиблаге с елочками обниматься буду… — В Костином голосе мелькнула нотка сожаления.
Парадная тисненая обложка «Книги о вкусной и здоровой пище» открылась — и цветная реклама «Жигулевского» и «Рижского» пива с зеленым горошком заполнила взор. Под рекламой красовалась надпись: «Пиво — жидкий хлеб».
Стеклянные банки, красиво расставленные, с жестяными крышками и яркими этикетками приманивали. Подпись убеждала: «Повидло и джем — полезны всем».
Стол на цветной рекламе ломился от яств — поросенок, шампанское, коньяки, балыки в хрустале — и над всем этим великолепием призыв: «Брось кубышку, заведи сберкнижку».
Красная и черная икра в открытых банках сочилась свежестью и манила. Бутерброды были приготовлены так, что хлеба за икрой не замечалось. И все это значило: «В наш век все дороги ведут к коммунизму!» (В. Молотов).
Пиво было так себе, но пены много, и Ленька сдувал ее, чтобы добраться до мутноватой жидкости. «Голубой Дунай», как прозывалась пивная палатка, по периметру был обнесен полкой, на которую ставили кружки, стаканы, клали воблу и бутерброды с частиком в томате.
Из-за угла палатки возник Сидор, а потом и Котыша.
— А мы тебя как раз ищем! — дружелюбно вступил в разговор Сидор.
— Я что, вам должен? — Ленька нехотя оторвался от кружки.
— Нет. Просто потолковать хотели, — осклабился Котыш.
— Толкуй, — отвернулся от них Ленька.
Сидор пошарил глазами и, увидев мужика с двумя кружками с тыльной стороны палатки, просительно сказал:
— Лучше не здесь.
— Ладно, — согласился Ленька, — сейчас, допью.
Они пристроились к старой вагонетке на задах у железнодорожной насыпи.
— Ты это... Пошли с нами на дело, — предложил Котыша.
— Зачем именно я вам нужен?
— У тебя... бестолковка работает. — И Котыша постучал рукой по лбу.
— Кто это тебе сказал? — подозрительно спросил Ленька.
— Неважно. Тот, кто понимает! — ушел от вопроса Котыша, но Леньке такого ответа хватило.
— Какое дело?
— Сельмаг на 17-м торфоучастке.
— Надо посмотреть, — с сомнением ответил Ленька.
— Лень, смотрели, — успокоил Сидор.
— Мне надо посмотреть, — отрезал Ленька.
Паровичок узкоколейки не летел, не бежал, не шел, а плелся.
В вагончике дремал всего один путник, положив голову на мосластые руки. Ногами грибник — а с такими корзинками, утепленными тряпицей, ездили только они — сжимал изрядной величины тару с тесьмяной лямкой. Вагончик тряхнуло. Грибник поднял голову и оказался учителем Георгием Матвеевичем Звонилкиным в неизменных очках.
— Леня? — Он вопросительно вгляделся в сумрак вагончика.
— Ага, — ответил паренек.
— Куда? — спросил учитель.
— За черникой. — Ленька ударил по солдатскому котелку, подцепленному к ремню.
— Что ж ты в ночь один?
— Ребята на восьмичасовом уехали, а я опоздал. Догоню! Я знаю, где они заночуют.
— Хорошее место?
— По тридцать стаканов набирали.
— Домой, на варенье? — поинтересовался учитель.
— Может быть, — пожал плечами ученик.
Повисла пауза. Пыхтел паровичок.
— А вы-то что же один? — спросил Ленька, чтобы как-то замять неловкость.
— Я люблю побыть в одиночестве. Рассуди: на уроке на меня смотрят сорок пар глаз, на партсобрании — не меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109