Потом будет поздно. Наша попытка оттянуть момент решения может оказаться для нас роковой.
3 октября 1943 года. Сегодня снова говорили с Даниэльсом о вступлении в «Офицерский союз». И снова сошлись во мнении, что нам всем недостает информации о внутреннем положении и настроениях в Германии. Как я могу принять какое-либо решение, если даже члены «Офицерского союза» сами ничего не знают и лишены подобной информации? Что изменило в этом отношении их вступление в Союз? Они знают столько же, сколько и я. Такими же ограниченными остаются и их организационные возможности.
4 октября 1943 года. Я хочу выполнить желания генерала Мельникова, высказанные им 2 октября. Эти желания разделяются, по-моему, на два пункта:
1. Освободить генералов из лагеря № 48 от мнимых, по моему мнению, обязательств по отношению ко мне, взятых ими при составлении и подписании документа от 1.09.43 г.
2. Пересмотреть наше мнение, изложенное в документе от 1.09.43г., где мы квалифицируем шаги генерала фон Зейдлица и других присоединившихся к движению «Союза немецких офицеров» как измену родине и нарушение присяги.
Я, наверное, смогу это сделать, но только лишь после того, как мне дадут возможность поехать в лагерь № 48, потому что заявление, сделанное мною здесь, вызовет недоумение у генералов и не будет иметь желаемого эффекта.
Я уверен, что если я с генералами спокойно, в моей манере, поговорю, то они со мной согласятся. Тогда сумею выступить от имени всех генералов с заявлением относительно этих двух пунктов, затронутых Мельниковым в его выступлении, то есть ликвидировать документ от 1.09.43 г.
Я лишь не до конца уверен в том, что генералы Хейц, Штреккер и Пфеффер присоединятся к моим предложениям. Что касается остальных, то думаю, что мне удастся их убедить. Полагаю, что это не будет важным событием, если Хейц, Штреккер и Пфеффер не присоединятся.
Ну что же, они тогда будут изолированными, а мы будем стоять на новой позиции и в отношении «Союза немецких офицеров». Удовлетворит ли это генерала Мельникова?
Если это так, то я могу сделать заявление, касающееся только первого пункта, то есть освободить генералов от мнимого обязательства по отношению ко мне. Но я попрошу не объявлять это заявление перед генералами в лагере, пока я сам с ними не поговорю.
8 октября 1943 года. Сегодня беседовал с комиссаром госбезопасности Мельниковым. Я вторично обратился к нему с просьбой разрешить выезд в лагерь № 48 для беседы с немецкими генералами о ликвидации их коллективного заявления от 1 сентября с.г.
Я удивляюсь, почему он мне до сих пор еще не доверяет. Разве не ясно, что если я ставлю вопрос о поездке в генеральский лагерь, чтобы там говорить с генералами, то я заинтересован в том, чтобы довести дело до полного удовлетворения.
Я так и не смог объяснить комиссару, почему я не в состоянии уже сейчас, до поездки, сделать заявление о пересмотре позиции, занятой нами в том несчастном документе от 1 сентября…
9 октября 1943 года. Я практически уверен, что моя поездка увенчается успехом. И что и я, и остальные генералы вместе дадим письменное заявление, в котором наша позиция в отношении «Офицерского союза» и вошедших в его состав генералов будет пересмотрена в положительном для русских смысле.
Если моя поездка не увенчается успехом, то я от своего имени дам письменное заявление о пересмотре моей позиции.
10 октября 1943 года. Сегодня я сообщил генералу Корфесу, что, как и ранее, подтверждаю отрицательную позицию по отношению к «Офицерскому союзу», так как мне трудно принять решение только на основе одностороннего изучения фактов. Я чувствую на себе такое внимание, как спелая слива, которую постоянно пробуют — нельзя ли ее уже сорвать с дерева? Меня буквально штурмуют, требуя принятия решения.
Мыслимо ли, чтобы главнокомандующий арестовал Гитлера? Имеется ли к этому реальная возможность? Возьмем пример: выполнит ли капитан Паулюс, мой сын, приказ фельдмаршала Манштейна — арестовать Адольфа Гитлера? Можно ли незаметно подготовить такое войско, которое гарантировало бы успех этого дела и предотвратило бы всякое сопротивление?
15 октября 1943 года. Вот уже несколько дней я снова в лагере № 48. Я еще не совсем готов. Оказалось, что необходимо говорить с каждым генералом в отдельности, а это не так просто и требует времени. Все они — пожилые люди, которым, естественно, трудно отказаться от своих слов. Поэтому трудно найти ту необходимую, удовлетворяющую все стороны, формулировку. Люди считают себя только солдатами и бесконечно далеки от политики.
Русским трудно понять, какое тяжелое моральное давление оказывает на меня то, что я военнопленный. Поэтому лучше делить судьбу со всеми, какая она есть. Кроме того, в Дуброво я нахожусь под постоянным давлением.
Я не могу принять окончательного решения, пока в нем не буду окончательно убежден. Я хочу принять это решение с чистым сердцем, без какого-либо личного расчета.
Я все время над этим думаю. Но сейчас еще не могу преодолеть этот рубеж. Ведь я мог бы поступить иначе. Прямо заявить: «Оставьте меня в покое, я не желаю вас слушать». Этого ведь я не делаю. Значит, я ищу этот путь.
17 октября 1943 года. Сегодня я отдал подписанный мной и 15 генералами документ следующего содержания: «Как нам сообщили, коллективное заявление, сделанное нами 1 сентября 1943 года, рассматривается как шаг, направленный против Правительства Советского Союза.
Так как у нас не было такого намерения, мы, не изменяя отношения к законам нашей страны, берем обратно свое заявление, сделанное Правительству Советского Союза».
Это заявление освобождает каждого генерала от коллективного обязательства и дает возможность выразить свое личное отношение к «Союзу немецких офицеров».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101